После того, как цеховой старшина отрекомендовал меня как потенциального члена братства и заявил, что нам крайне необходимо срочно произвести расчёт "валюты" по отношению к пражской марке, ксендз с расстроенным видом оставил своё занятие и, приглашающе махнув, — дескать, следуйте за мною — нырнул в украшенную крестом дверь. Перекрестившись и отбив поклоны, мы вошли в храм. Внутри было, мягко говоря, тесновато. Помимо защищённого сверху балдахином-киворием каменного алтарного стола с распятием и скрывающейся под покрывалом дарохранительницей и алтарными таблицами, и нескольких скамей, установленных поперёк помещения, капеллу украшали две статуи, составляющие нечто вроде композиции: Христос, приподнимающий руку в жесте благословения в направлении опустившегося на колено юноши-святого кажется, лишь на миг прекратившего что-то писать стилусом на табличке и с благоговением воззрившегося на Сына Человеческого. Обе статуи были увешаны серебряными и бронзовыми ожерельями-гривнами, цепочками, задрапированы кусками яркого цветного сукна. У ног их стояли туеса, горшки, небольшие мешочки, источающие запах специй и даже кадушка объёмом литров эдак в двенадцать, благоухающая медовым ароматом. Судя по всему, прихожане часовни, подносившие такие богатые, по средневековым понятиям, пожертвования, отнюдь не бедствовали. Справа от входа возвышалось сооружение, отдалённо напоминающее советские медицинские весы-безмен, знакомые каждому из нас по посещениям поликлиники и военкомата. Чуть далее к стене прислонились несколько прямых прутьев, явно предназначенных для измерения длины и рогуля типа "сажень землемера", какие показывали в советских фильмах про наделение большевиками крестьян землёй. Ну, помните наверное: идёт землемер со здоровенным деревянным "циркулем", а за ним — толпа баб и мужиков, включая ораву малолеток радостно ожидает, когда тот вколотит долгожданный межевой колышек?..

Копошащийся возле этого "инструментария" отец Пётр, наконец, отшагнул в сторону и я узрел нечто вроде высокого узкого комода, на котором покачивались вполне узнаваемые весы с чашечками. В качестве гирек к ним прилагался набор медных фигурок зверей. Рядом лежала вощаная дощечка с привязанным стилусом, придавленная сверху деревянной конструкцией, напоминающей счёты. Видел я похожие в интернете: ещё название эдакое, типа пивнушки: бирхаубе — не бирхаубе, паб — не паб, рюмочная — нет, точно не рюмочная… Кабак! Вернее — абак, ну да не в том суть.

— Итак, дети мои, не пора ли нам приступить к делу? Ибо не зря германы говорят: монеты множатся, коль их чаще пересчитывать… Так сколько марок сегодня поменяют кошель?

— Две марки. Пражских, разумеется. Кстати, отец Пётр: нельзя ли заодно — раз уж мы сегодня здесь собрались — приблизительно уточнить цену моего золота?

— О, пан имеет цехины, августалы или флорины? Пан богач, хотя с виду и не скажешь!

— Вот о чём, о чём, а об "августалах" и не слыхивал вовсе. Вот, сами посмотрите и оцените, что и как. — На крышку комода лёг мой старый кошелёк, в который я для надёжности упрятал золотые монеты: риск, что местные щипачи "отвернут" омоньер с серебром имелся, поэтому золото я упрятал подальше в карман брюк. Разумеется, кое-что осталось у меня "в резерве": в частности, найденную на останках погибшего воина золотая пластина с трезубцем, ибо монеты — они монеты и есть: встречаются в обороте, а вот объяснить происхождение такого "сувенира" в случае настоятельных вопросов будет затруднительно…

Священник с пивоваром с интересом склонились, разглядывая монеты. Тем временем я развязал калиту с серебром.

— Итак, святой отец, на какую примерно сумму в пражских марках я могу рассчитывать в обмен за это золото?

— Э-э-э… Так сразу сказать нельзя, сын мой: монеты, разумеется, следует взвесить, поскольку они имеют разное происхождение и размеры. Но предполагаю, что здесь гораздо большая сумма, нежели упомянутые две марки. В разы большая!

— Тогда, видимо, для взноса в цеховое братство будет достаточно одного серебра?

— Поглядим, ведь вес нужно перепроверять…

Привычно подсучив рукава сутаны, ксендз принялся священнодействовать с чашечками весов, бронзовым "зверинцем" и моими драгметаллами. Периодически он отвлекался, стучал рычажками абака и карябал стилусом по дощечке.

— Итак, дети мои, здесь имеется серебра и золота на общую сумму в сто тридцать одну марку ровно. Из них гривен серебряных — на марку и три четверти, монет серебряных — на полмарки, серебряная же цепь по цене металла получается в полторы пражских марки. Следовательно, после всех взаимных расчетов у тебя, сын мой, останется сто тринадцать марок.

— Что-то я не пойму, отец Пётр: если я отдаю в качестве взноса две марки, то у меня должно остаться сто двадцать девять!

— Ты забыл о церковной десятине, грешный человек!

— С чего бы я стал о чём-то забывать? В богоспасаемом Жатеце я на год от выплаты десятины Церкви нашей освобождён, о чём есть письменное распоряжение отца Гржегоша — бенедиктинского настоятеля.

— Вот как? Ну что же, я обязательно уточню условия этой нежданной милости. Тем не менее, сын мой, хочу напомнить, что некоторое пожертвование в пользу часовни во имя покровителя цехового братства будет весьма благоприятно воспринято всеми…

— Насчёт этого не стоит беспокоиться. Всё будет как полагается, особенно после того, как новый трактир начнёт приносить доход. Никто не будет обделён.

Священник недоверчиво хмыкнул, однако, перебросившись парой фраз с Гонтой, отделил от кучки серебра один слиток-гривну и, разогнув с помощью ножа пару звеньев, серьёзно укоротил цепь. Моя жаба попыталась что-то вякнуть, пришлось волевым усилием её слегка придушить, чтобы не трепыхалась. Деньги ещё заработаем, а нормальные отношения с коллегами по цеху нужно налаживать. Тем более, что после кое-какой модернизации кухонного оборудования и качество блюд в моём заведении должно измениться в лучшую сторону, и скорость приготовления увеличится, что немаловажно при наплыве посетителей. Сколько кухонь я увидел в этом времени — все они поражали своим дискомфортом и непродуманностью. Ни одной кухонной плиты, ни одной мойки, не говоря уже о холодильнике, который, судя по всему, останется недосягаемой мечтой. Разумеется, нужно будет устроить ледник, однако в ближайшие полгода добыть для него снег или лёд не представляется возможным: более-менее приличные горы расположены в сопредельном, причём достаточно враждебном, государстве, да и кроме того, насколько я помню школьный курс географии, Судеты не высоки, и в наличии льда на вершинах сомневаюсь. А пока придётся отказаться от идеи долгого хранения мороженого мяса, да и холодненькую окрошку в летнюю жару подавать посетителям будет сложновато.

Тут же в часовне, при свечах, мастер Гонта составил документ о получении с меня взноса за вступление в братство святого Лаврентия, под которым мы все трое и расписались: я с пивоваром в качестве участников, а отец Пётр — свидетелем.

Зайдя вновь в пивоварню мастера Гонты, я приобрёл добрый бочонок пива с условием, что оно будет доставлено в дом Костековых до вечернего колокола, по которому всякая работа в мастерских города заканчивалась.