Пока я, погрузившись в невесёлые думы, молчал, не сводя глаз с открытого полушария, мой гость, видимо приняв мой отсутствующий вид за скептическое недоверие, осторожно развинтил красный шар — я невольно зажмурился: в полой лоловинке таинственно мерцала королевская пудра… «Алый Лев»! Я не сомневался ни на миг. Слишком часто встречалось мне описание этих мельчайших сланцеватых чешуек пурпурного цвета в трактатах великих посвященных, чтобы я мог ошибиться в природе сего вещества. Теперь уже напирающая со всех сторон сумятица мыслей грозила в самом деле захлестнуть бедную мою голову. Поэтому я лишь молча кивнул, когда незнакомец спросил хриплым голосом:

— Ну а что вы думаете об этом теперь, магистр Ди?

Я собрал всю свою волю и задал встречный вопрос:

— Откуда у вас эти шары?

Незнакомец медлил с ответом. Наконец не очень решительно пробормотал:

— Сначала я хотел бы знать ваше мнение о книге и о шарах.

— Считаю, что их подлинность следует проверить. Если содержание книги, да и шаров тоже, действительно соответствует тому, чем они на первый взгляд кажутся, то это истинное сокровище.

Мой гость пробурчал нечто, выражающее, по всей видимости, удовлетворение, и сказал:

— Меня радует, что вы искренни со мной. Похоже, вам доверять можно. Вы непохожи на тех чернокнижников, которые только и смотрят, как бы обвести вокруг пальца доверившегося им богатого простака. Поэтому я и пришёл именно к вам, пришёл как к рыцарю и благородному человеку. Если вы мне поможете словом и делом, то мы разделим выигрыш пополам.

После того как мы наметили общий контур соглашения о нашей совместной работе и обоюдном доверии, я повторил мой вопрос о том, каким образом он завладел этими уникальными вещами.

На что он выдал следующую весьма примечательную историю:

И книга, и шары взяты из склепа Святого Дунстана, это он знает точно. Когда ревенхеды более чем тридцать лет тому назад под предводительством некоего нечестивого Бартлета Грина вскрыли раку, то обнаружили тело епископа нетленным, как будто его только накануне похоронили; манускрипт он держал в сложенных на груди руках, а шары были особым образом укреплены во рту и на лбу святого. Еретики-мародеры пришли в страшную ярость, не обнаружив в крипте никаких обещанных им Бартлетом сокровищ, и, разочарованные, швырнули тело епископа в пламя горящей церкви. Однако книга и шары были выкуплены у злодеев за весьма малую сумму каким-то пришлым русским.

«Как же, как же, Маске, старый знакомый!» — подумал я и продолжал расспросы:

— А вы? Как они попали к вам?

— До меня ими владел один старик, бывший тайный агент давным-давно умершего в безумии Кровавого епископа Боннера; он держал в Лондоне бордель, который я частенько посещал, уж больно сладко там спалось, — мой гость цинично ухмыльнулся. — Однажды я увидел у него эти реликвии и сразу решил, что они должны стать моими, ведь, как мне доподлинно известно, Святой Дунстан был великим адептом, посвященным в таинства алхимии. Завладеть ими мне удалось как раз вовремя, ибо в ту же ночь тайный агент… в общем, он скоропостижно скончался, — быстро поправился незнакомец. — От одной жившей в борделе шлюхи я узнал, что старый сводник ещё на службе у Кровавого Боннера занимался поисками этих вещей, и он их таки нашёл, но находку свою утаил и оставил реликвии у себя. Шары каким-то необъяснимым образом на некоторое время у него исчезли, а потом не менее загадочно вернулись на место.

«Поистине чудесны дела Твои, Господи!» — подумал я, совершенно отчетливо вспомнив, как бросил шары из окна.

— И вы откупили их у тайного агента, когда он уже лежал на смертном одре? — допытывался я.

— Н-нет. — Незнакомец отвёл глаза в сторону, явно избегая моего испытующего взгляда, однако быстро собрался и как-то неестественно громко сказал: — Он их мне подарил.

Я понимал, что этот человек лжёт, и уже начал раскаиваться в заключенном соглашении. Неужели убийство? Жизнь старого сводника или книга с шарами? Мои сомнения и колебания стали ещё сильней, когда мне внезапно открылось, что то ночное видение человека с отрезанными ушами могло быть и предостережением. Но уже в следующий миг я успокоил себя тем, что все мои подозрения не имеют под собой никакой реальной почвы, а незнакомец эти реликвии в самом худшем случае просто украл, да и украл-то у того, чья совесть была далеко не безупречна. К тому же искушение стать совладельцем этих сокровищ было слишком велико, и я не смог себя заставить без лишних слов указать незнакомцу на дверь, как и следовало, по всей видимости, мне, ученому и дворянину, поступить. Я же уговаривал себя тем, что само провидение послало мне в дом человека, дабы приобщился я благодати Камня бессмертия. Кроме того, и мои пути в юности не всегда бывали так уж прямы и безгрешны, посему нет у меня прав вставать в позу судьи перед этим отчаянным малым. В общем, не мудрствуя лукаво, порешил я судьбу не искушать и просил незнакомца, который представился под именем Эдварда Келли, быть желанным гостем в доме моём, а в знак того, что не только заключение об истинности и ценности реликвий, но и сами испытания, коим подвергну их, будут честными и непредвзятыми, протянул ему руку. Как я узнал от него, начинал он каким-то полулегальным нотариусом в лондонских трущобах, потом странствующим аптекарем и шарлатаном обошёл чуть не всю Европу, уши же были у него публично отрезаны за подделку документов.

Теперь же промыслу Божьему было угодно послать его в мой дом!

Пути Господни неисповедимы, и я принял его таким, каков он есть, несмотря на возражения моей любимой жены Яны, которая с первых же минут почувствовала какое-то инстинктивное отвращение к этому бродяге с отрезанными ушами…

Через несколько дней я в его присутствии произвёл в лаборатории первую пробу обеих пудр — результаты превзошли самые смелые ожидания: при совсем мизерной проекции мы получили из двадцати унций свинца почти десять унций серебра, а из того же количества олова — немногим менее десяти унций чистого золота. Мышиные глазки Келли сверкали как в лихорадке, и ужаснулся я, завидев, во что превращает человека алчность. Он, конечно, предпочёл бы тут же, на месте, превратить все содержимое шаров в золото и серебро, поэтому мне пришлось напомнить ему, что пудру следует расходовать предельно бережливо, особенно «Алого Льва», которого и так было немного.

Для себя же я решил твёрдо и свято — и объявил это ему прямо — никогда и ни при каких обстоятельствах не использовать ни грана драгоценной пудры ради земного обогащения, но направить все помыслы мои лишь на то, чтобы извлечь из книги Святого Дунстана тайну приготовления философского камня, и единственно в том случае, если мне когда-либо будет суждено узнать, как осуществляется проекция алой тинктуры для трансмутации в нетленное, реально воскресшее тело, я употреблю её на это святое действо. На что у Келли лишь презрительно дрогнули уголки рта…

А червь сомнения по-прежнему точил мою душу, отделаться от него я не мог, ведь, в конце концов, сокровища эти приобретены нечестным путем; кроме того, меня мучила мысль, что над реликвиями, похищенными из могилы адепта, наверняка тяготеет тайное проклятье, к тому же у меня самого рыльце в пушку, ведь это я являюсь хоть и невольной, а все же причиной тех давнишних бесчинств ревенхедов. Вот что подвигло меня принести по крайней мере обет — употребить попавшие ко мне ценности лишь на цели высокие и благородные. Как только я проникну в тайну алхимического процесса, наши пути с Келли разойдутся сами собой; пусть тогда он, сколько его душе угодно, припудривает «Алым Львом» неблагородные металлы и гребёт золото лопатой, чтобы, став богатым как царь Мидас, пропивать его в трущобных борделях с продажными девками, — мне от этого не будет ни жарко ни холодно, равно как и ему от того, что я в поисках философского камня преследую совсем иные цели и лишь малую часть пудры использую для дистилляции бессмертия, дабы дожить до «химической свадьбы» с моей королевой, когда Бафомет воплотится в меня и корона вечной жизни увенчает моё двойное чело. Этот «Лев» выведет меня на дорогу к моей высочайшей невесте!..