— Уйдите от греха, Кжеменецкие! По миру пущу...

— Анафема!

— Позор!!!

— Ату!

— Нам нет числа!..

— Да пошел ты!

— Сам пошел!

— Кто, я?

— Ты, пан, ты! Кто же еще?

— Да я...

— Вон!

— Анафема!

— Пардус и Юстын!

— В задницу!!!

— Позор!

— Ну, тогда не обижайся, пан Стреджислав, сын сучий!

— Вот о собаках плохо не надо!

— И Контрамацию вашу туда же...

— Панове, тише! Господом прошу!

— Ты кого послал?

— Прочь, недоумки! В Тернов, бегом, вприсядку!

— Сколько тебе князь Януш отвесил?

— Бреши, пес, бреши — вон твой хозяин ус крутит!

— Позор!

— Анафема!

— Орел! Белый Орел!!!

— Позор!

— Вон! В Уховецк!

— Чтоб ты задавился тем золотом вражьим!

— А ты?

— Анафема!

— В задницу!

— А что я?

— Вон!

— Панове! Ну, разве ж можно? Король здесь!

— Позор!

— А пущай поглядит! Злее будет!

— Держите меня пятеро!

— Ну, иди сюда, иди! Щас пну, вмиг в свои Стодолы улетишь!

— Панове...

— Да пошел ты!

— Пардус!

— В задницу!

— Орел!

— В задницу!

— Анафема!

— В задницу!

— Да я...

— В задницу!

— Господи, вразуми и укрепи!

— В задницу!

— Вон!

— На погибель!

— Ты что творишь?

— Позор!!!

— В задницу!

— Мы, Оздамичи...

— Туда же!

Зьмитрок откровенно наслаждался поднятым шумом. Жаль, батюшка, великий князь Войтыла, не дожил. Уж он бы порадовался, глядя, как вот-вот лужичане лужичанам глотку рвать начнут. Да не просто мещане либо кмети, а важные сенаторы в вихры друг дружке вцепиться готовы. Ради такого события стоит жить, стоит прятать ненависть и презрение, зажимать в кулак собственную гордость...

Вдруг Грозинецкий князь увидел глаза Юстына. Мутные, болезненные — в уголке правого слабо поблескивала дорожка нечаянной слезы, — они выражали такую решимость, такую уверенность... Зьмитрок понял, что проиграл. Так опытный фехтовальщик еще до начала схватки понимает, что противник сильнее, опытнее, решительнее. И в таком случае остается либо позорно бежать с поля боя, либо выйти на поединок и умереть.

Юстын, которого он почитал за рохлю и беспомощного слюнтяя, вырос над собой. Куда делся прежний, мягкий и нерешительный пан Далонь? Его величество Юстын Первый знал, как нанести встречный удар — рипост, как говорят мастера сабли. Есть у короля в запасе ответ смутьянам и горлопанам, есть слова, которые успокоят и сторонников старой жизни, и ярых приверженцев новой.

Князь Грозина едва не взвыл в бессильной ярости. Переиграл, перехитрил его пан Далонь. И теперь уж все равно, чем ответит Зьмитрок на непотребство, творящееся в Сенате, что предпримет со своей стороны. Исход сегодняшнего заседания он прочел в глазах Юстына. Слезящихся, больных глазах...

Грозинчанину захотелось вскочить, броситься в гущу орущих, размахивающих кулаками, озлобленных сенаторов. Еще бы миг, и он начал бы их расталкивать, успокаивать, затыкать рты наиболее рьяным, а то и просить успокоиться, взывать к рассудку и совести. Может, и удалось бы? Все-таки маршалок Шэрань, патриарх Шваха, мечник Церуш, каштелян Стронга да и многие иные князья на его стороне...

Но тут медленно встал король.

Он прошел, даже не пытаясь развернуть плечи, выпрямиться, как подобает ясновельможному шляхтичу. Так шагают кмети после тяжелой работы — пахоты или жнив.

Остановился подле безуспешно взывающего маршалка.

Вздохнул, оттер пана Адолика плечом в сторону.

— Панове!

Несмотря на болезнь, голос пан Юстын сохранил сильный и уверенный. Кое-кто из сенаторов замерли с открытыми ртами.

— Вельможное панство лужичанское!! — прокатилось по зале.

Тут уж слова короля услыхали все. Услыхали и смолкли. Ведь что б там не ляпали языками в пылу спора, Юстын Далонь пока сохранял уважение знати Прилужанского королевства.

Только пан Явороцкий, не в силах остановиться, выкрикнул свое:

— Позор! Вон!!! — и в испуге зажал рот ладонями.

Это вышло так потешно, что князья Кшеменецкие захохотали, хватая друг друга за руки. Невольно растянул губы в улыбке Силиван Пакрых.

Пан Ярема Вовк укоризненно покачал головой, но, видимо, не нашел в смехе Кжеменецких надругательства и крамолы над столь любимыми им борзыми и смолчал.

— Успокойтесь, панове! Успокойтесь! — ободренный появлением рядом короля, быстрой скороговоркой затараторил пан Шэрань. — Соблюдайте порядок, панове, высказывайтесь по очереди, согласно старшинству...

Юстын косо посмотрел на него. Мол, это еще кто тут лает из подворотни? А ну, вон! Прочь пошел!

Пан Адолик смешался, покраснел, замолчал.

— Да уж, панове, — грустно проговорил король. — Прямо скажу — не порадовали вы меня. Показали себя во всей красе... — Он прикрыл глаза, пожевал немного губами, собираясь с мыслями. — Не затем, панове, пришел я к вам, чтоб слушать грызню, внимать оскорблениям и стать свидетелем раскола в Сенате. Но коли уж случилось, так случилось... Лучше самому узнать сразу, чем увидеть плачевный результат несогласия. Как говорит Каспер Штюц, болезнь упредить легче, нежели потом лечить. А мы и так запустили хворь королевства нашего — Отечества, за которое радеть обязаны — дальше некуда. Слыханное ли дело — малолужичане с великолужичанами схлестнулись! И добро бы в кулачном бою на ярмарке в Батятичах, а то с оружием в руках. Болит мое сердце и кровью обливается, когда о том слышу. А кто виновен? Задумайтесь, панове. Кто? Молчите? Тогда я вам скажу. Пан Твожимир Зурав виновен — наш великий гетман. Знай себе, выясняют с Автухом Хмарой, у кого загривок толще. В переговоры вступать не хочет. А лужичане гибнут. А между тем, мне сегодня донесение доставили с северной границы — Зейцльберг Лугу перешел в силах тяжких. Уже не хэвры рыцарей-волков — полтора-два десятка, а войско самого великого герцога Адаухта. Баронская конница, пешие кнехты-алебардщики, осадные машины... Захвачены Богорадовка, Ракитное, Семецк, Старосельцы... Симон Вочап срочно оттянул порубежников и у Берестянки дал бой зейцльбержцам. Не победил, но остановил, сбил спесь. А пан великий гетман наш вместо того, чтобы братьям-лужичанам помочь, на штурм Крыкова три полка спешенных драгун отправил. И получил по шапке... Отбросили его.