– Если я правильно понял, сейчас – период перед началом Великой Отечественной, только ядерной?

– Можно сказать и так.

– Собственно, я догадывался, для чего нужны линейные города, но не знал, что все так серьезно… А в чем же тут, собственно, моя роль?

– Разъясняю. После того как Гитлер отказался от плана «Барбаросса», он подписал директиву, которая резко расширила планы развития спецслужб, специализирующихся на различных малоизученных методах, начиная с гипноза, попыток чтения мыслей, астрологии, иных способов предсказания и кончая откровенно мистическо-шарлатанскими направлениями. Проверка эффективности этих направлений велась и у нас и, надо сказать, решительного прорыва не дала, хотя есть процент отдельных удачных случаев, которые колеблются на грани между случайностью и закономерностью. В конце сороковых к нам попал некто Цванцигер, перебежавший на нашу сторону сотрудник такого подразделения, который предсказал изменение политики Гитлера и планы, подобные «Аттиле». Вначале к этому предсказанию относились весьма скептически, однако по мере изменений внешней политики рейха и появления косвенных агентурных данных о директиве «Аттила» отношение стало меняться. В частности, среди прогнозов, которые сделал Цванцигер, был следующий: «Году в пятьдесят восьмом в городе, именуемом лесной чащей, на реке, имя которой – правая сторона, в месте, прозванном укрытием или землей обетованной, появится странный человек и спрячет странные предметы. Он скажет, кто он, но не объяснит, как сюда попал, и предупредит о критической угрозе. Неведомые мне силы будут охотиться за ним».

– Понятненько… – протянул Виктор.

– Как вы понимаете, в конце концов пришли к выводу, что город-чаща – это Брянск, или, по-старинному, Дебрянск, река с правым названием – Десна, от слова «десница», место, куда бегут, где укрываются, – это Бежица, где селились беглые. Осталось только подготовить на всякий случай «лабораторию» и ждать. Дальше вам уже все ясно. Вы – странный человек и спрятали странные вещи, вы назвали себя, но не понимаете, как попали, наконец, за вами охотятся «неведомые силы». Остается только критическая угроза. На данный момент это предположительно дата или какие-то иные данные о директиве «Аттила».

– Логично, – согласился Виктор. – Только вот я не только в своей реальности ничего не знал об «Аттиле», но мне даже в голову не могло прийти ничего о подобных бредовых планах. Разве что в фантастических романах встречал. А может, я о какой-то другой угрозе должен сообщить? Про распад СССР или СПИД?

– Ну как вы понимаете, если человечество вымрет, остальное как-то мало будет интересовать.

– И это верно. Ну а такой вариант: Гитлер просто сам никогда не поставит даты на директиве «Аттила» и тогда критическая угроза будет совсем другой?

– Вероятность есть. Но, согласитесь, со всем остальным нам будет как-то проще справиться. Когда вы сказали, что заявлений у вас нет, была принята версия, что вы не знаете, что именно должны сказать, и сообщение об угрозе, скорее всего, окажется случайной фразой в разговоре. Отсюда и случайный характер расспросов; вы должны были или быть невольно наведены на мысль той или иной фразой, или же ваше заявление неосознанно для вас могло быть частью вашего ответа. Поэтому все сказанное вами так тщательно анализировалось. Была также проверена версия, что сообщение было передано вам в состоянии гипнотического внушения…

– Простите, кем?

– Ну мы откуда знаем кем? Если есть явление, то оно может быть кому-то известно и кем-то сознательно использовано для переброски вас в качестве курьера. Например, нами же в будущем.

– То есть вы подозреваете, что я – ваш связной?

– Почему мы должны это отбрасывать? С помощью прибора, который вы вчера видели, вы были незаметно введены в уровень сна, на котором мог быть установлен контакт с подсознательным элементом вашей памяти. Не беспокойтесь, никаких попыток узнать те сведения, по которым вы сознательно обязывались хранить тайну, не предпринималось, только чего же в вас могли заложить бессознательного…

– И что же нашли?

– К удивлению, ничего. Обычно в человеке бывает все-таки что-то кем-то заложено. Например, вы могли воспринять какие-то рекламные или пропагандистские стереотипы. Но ничего так и не обнаружили. То ли в отношении вас данные методы не работают, то ли в вашей истории у людей более развита критичность мышления.

– Не у всех.

– Не стану спорить. В общем, все уперлось в тупик. Смешно, но если бы вы от нас хотели что-то скрывать, было бы проще. Остается только одно – предложить вам вместе с нами искать, что же это за критическая угроза.

– Почему этого не сделали сразу?

– Видите ли… Человеку свойственно домысливать факты. В данном случае мы не можем до конца проверить, что является фактом, а что – плодом вашего неосознанного домысла, подспудного стремления выдать желаемое за действительное. Никогда не доводилось допрашивать свидетелей?

– Нет. Но приходилось говорить с эксплуатационниками по поводу недостатков и отказов продукции, они часто домысливают картину не в ту сторону. В общем, понятно.

– Ну и еще. Нам, так же как и вам, непонятно, почему вы прибыли из другого будущего и из другого СССР. Хотя при этом проще – изменения здесь не отразятся на изменениях у вас, и наоборот.

– Знаете, когда я об этом думал, то вспомнил одну интересную вещь. Ну я рассказывал, что сейчас можно по сети Интернет общаться, в том числе и с теми, кто уехал за рубеж. И вот когда начинают вспоминать СССР, то получается, что мы вроде как бы жили в разных СССР. Очень разных. Одни говорят, что органы их привлекали за рок-музыку и слушание радиоголосов, другие – что собирались спокойно компанией, отрывались под Джингис-хана, стриглись как хотели, носили что хотели, никто за это не напрягал. Одни говорят, что в Союзе есть нечего было, во всех магазинах пусто, одежды нет, обуви нет, а другие – что никогда голодными не сидели, холодильник доверху жратвой забит, шкаф шмотками – причем простые инженеры, а тем более слесаря! Одни говорят, что в Союзе нельзя было заработать, никакого роста, везде дураки, другие – что работа на каждом предприятии была, и подкалымить всегда можно, и начальство нормальное, и коллектив хороший. Одни говорят, что десятилетиями на квартиру стоять надо, другие – что завод сразу дал. Один говорит, что реформа уничтожила прекрасные производства, разработки, другой – что нечего было уничтожать, а был только бардак и пьяные слесаря… В общем, насчитал я, что Союзов у нас было примерно пять, и все разные. И все мы в нем параллельно жили и не только не соприкасались, но и даже смежных Союзов не замечали. Так, может, это еще один?

Машина остановилась. Послышался лязг и скрип открываемых металлических ворот. Водитель вновь дал газу, немного проехал и остановился.

– Ну все. – Ковальчук открыл дверцу. – Приехали.

Виктор думал, что его засунут в какое-то убежище, но вместо этого ему предложили войти в длинный бревенчатый, обложенный кирпичом дом, похожий на барак или казарму, и провели по коридору в помещение, где стояла пара коек с тумбочками, письменный стол и круглый в углу, возле углового шкафа. На дверь была наскоро прибита коробка из брусков, и в нее вставлены вторые двери. У дверей этих был поставлен часовой, и еще пара ходила под окнами.