– Вот что, ефрейтор, – повернулся ко мне Музыченко, – нечего тебе у разведчиков делать. Показал себя толковым командиром, так командуй. Умеешь сбивать самолеты сам и заставлять это делать других – значит, дорога тебе в ПВО. Ночью мы пойдем на прорыв, и мне нужен командир усиленного взвода противовоздушной обороны, который будет прикрывать танковую колонну штаба армии. Поставить командовать взводом ефрейтора я не могу, но на то я и командарм, чтобы иметь возможность присваивать звания отличившимся бойцам. Давай сюда свои документы, Нагулин.

Я протянул генералу красноармейскую книжку.

– Илья Григорьевич, – обратился Музыченко к уже немолодому подполковнику, вошедшему в блиндаж вместе с нами, – подготовь приказ. За проявленные в бою высокие командирские качества при организации и управлении боем в масштабах взвода и большой личный вклад при успешном отражении наземной и воздушной атак противника, ефрейтору Нагулину Петру Ивановичу присвоить звание – младший лейтенант. Назначить младшего лейтенанта Нагулина на должность командира взвода ПВО в составе управления армии. Удостоверение выдай пока временное. Выйдем к своим – сделаем нормальное, но копию приказа за моей подписью Нагулину передай. Все, младший лейтенант, свободен. Остальные вопросы решишь со своим непосредственным начальником майором Свирским. Поздравляю с новым званием!

– Служу советскому союзу! – бодро ответил я, но вместо того, чтобы развернуться и покинуть штаб, вытянулся по стойке «смирно» и громко произнес. – Разрешите доложить, товарищ генерал-лейтенант!

Музыченко, уже начавший отворачиваться к начальнику штаба, вновь обратил на меня внимание.

– Докладывай, младший лейтенант, только коротко.

– Первомайск уже в руках противника, товарищ командующий армией. Наши отошли на юг. Кольцо окружения шире, чем отмечено на вашей карте.

В штабе как будто проскочил мощный электрический разряд. В мою сторону обернулись все офицеры, даже те, кто до этого был занят какими-то своими делами. Откуда-то внезапно вынырнул особист в звании полкового комиссара, и вперил в меня очень нехороший взгляд.

– Откуда сведения, Нагулин? – с напряжением в голосе спросил Музыченко.

– От пленного, товарищ генерал-лейтенант. Он из экипажа бомбардировщика, то есть обстановку знает неплохо просто в силу своих обязанностей. Я его лично допрашивал сразу после захвата, и он со страху многое выболтал. Не знаю, скажет ли он это сейчас еще раз, но тогда говорил, что участвовал в налетах на Первомайск и видел, как немцы выдавливают оттуда наши войска, причем по его оценке перспектив у обороняющихся не было никаких.

На самом деле конкретно про Первомайск немец ничего мне не говорил, но я надеялся на то, что он и сам не вспомнит, о чем болтал тогда в состоянии шока, а картинка со спутника четко демонстрировала, что восемнадцатая армия оставила город. Окруженные армии об этом, похоже, никто не предупредил, и теперь Музыченко строил свои планы исходя из того, что прорваться нужно только до Первомайска, а дальше уже будут наши.

– Знаешь немецкий, младший лейтенант? – подобрался еще сильнее особист.

– Знаю, товарищ полковой комиссар, – не стал запираться я.

– Все потом, Сергей Ильич, – остановил Музыченко полковника, вознамерившегося было завести любимую песню, – эти сведения нужно проверить. У нас есть связь с командованием фронта?

– Крайне неустойчивая, – с сомнением ответил начальник штаба, – Немцы глушат наши передачи помехами.

– Делайте что хотите, но информация у меня должна быть, вам ясно? И допросите этого немца – может, еще что-нибудь полезное скажет.

– Есть! – четко ответил начштаба и покинул блиндаж.

– Разрешите идти, товарищ командующий армией?

– Иди уже, младший лейтенант, – отмахнулся Музыченко, возвращаясь к карте.

* * *

Лейтенантской формы для меня не нашлось. Пришлось лепить знаки различия на обычную гимнастерку, хорошо хоть новую. Ее мне выдали вместо пострадавшей от пули и противособачьих упражнений сержанта Игнатова.

Поспать после ночного марша и боя мне удалось всего пару часов. Потом меня плотно взял в оборот майор Свирский. Получив указания от начштаба армии, мой новый начальник с облегчением свалил на меня все заботы о прикрытии от воздушных атак «колонны особого назначения», как ее здесь называли.

На самом деле, замысел генерала Музыченко был вполне разумным. На один хороший удар, способный пронять немцев до судорог в коленках, окруженные армии еще имели необходимые ресурсы. Да, нехватка боеприпасов и горючего. Да, много раненых. Да, нет поддержки с воздуха. Но еще в строю многие десятки танков и бронемашин, еще на ходу сотни грузовиков. Одних только полковых пушек почти сто штук. Если собрать наиболее подготовленных и морально несломленных бойцов, отдать им лучшее оружие и технику, снабдить остатками боеприпасов, то ночным ударом, когда не летает немецкая авиация, они смогут пробить оборону противника на глубину до двадцати километров, выйти к Голованевску и Первомайску, а там… А там снова немцы – пятьдесят второй армейский корпус. И эта информация оказалась для командарма страшным ударом. Похоже, он мне до конца не поверил – трудно расставаться с надеждой на спасение. Тем не менее, Музыченко был мужиком крепким, и сдаваться не собирался – это чувствовалось по все нарастающей активности в готовящихся к ночному прорыву войсках.

В ситуации хаоса окружения и всеобщего бардака иногда случаются настоящие чудеса, особенно, когда за дело берется энергичный командир, которому всячески помогает его непосредственный начальник. Официально мое подразделение считалось взводом противовоздушной обороны. Усиленным взводом, если точнее. И вот именно в прилагательном «усиленный» и скрывался очень важный нюанс, позволивший мне развернуть бурную деятельность. Нет никаких норм и регламентов, до какого состояния можно усиливать то или иное подразделение. Все исключительно на усмотрение старшего начальника. Если доводить дело до абсурда, то в подчинение командира хозяйственного взвода можно передать танковую роту, и получившийся монстр все еще будет называться усиленным хозяйственным взводом. Вот и в моем случае происходило нечто подобное.

Формирование «колонны специального назначения», в которой должен был следовать штаб шестой армии, шло в порядке высшего приоритета, а значит, все заявки ее командиров утверждались начальством, у которого тоже дел было выше крыши, почти не глядя.

В результате мой взвод рос и распухал прямо на глазах. Я сходу прибрал к рукам три самоходных зенитных установки на базе полуторок. Счетверенные пулеметы «Максим», собранные в единую систему по схеме Токарева, не могли похвастаться высокой дальностью эффективного огня, но по низколетящим целям стреляли удовлетворительно. В принципе, я не слишком надеялся на них, как на средство борьбы с авиацией противника, но мне требовалось отвлечь внимание вражеских пилотов. Сбивать немцев я собирался сам, а в задачу остального взвода входило обеспечение мне наилучших условий для стрельбы. Плюсом этих установок являлось и то, что патронов к ним было в достатке, по крайней мере, когда речь шла об обеспечении штабной колонны.