— Ну как балет? — спросил кто-то.

— Балетные пачки? Нет. Пачки все делали для весны.

«Кроме меня», — вспомнила Виктория. Поэтому у компании и начались неприятности. Но балет напомнил ей о ленче, а ленч — о дрянном фильме «Центральная сцена», где педагог велит своему ученику вернуться к балетному станку. Назад — к основам. И, как зомби, Виктория пошла в швейную комнату и снова уставилась на ткани. Взяла рулон коллекционной оранжево-коричневой ткани с крошечными прозрачными блестками и села за швейную машинку. И начала шить брюки, черт побери, потому что только шить она и умела по-настоящему. Большинство дизайнеров не утруждали себя шитьем, возвращением к тому, с чего начинали, к тому времени, когда все было безопасно, тебя не знали и тебе нечего было терять, ибо ты был лишь нестандартным подростком, имеющим мечту…

И каким-то образом уже наступил следующий день, и сразу после полудня Виктория стояла на платформе станции метро «Уэст-Форт-стрит».

Она много лет не ездила в метро, но целую ночь промучившись без сна в мыслях о коллекции, шла пешком по Шестой авеню и заметила девушку в веселом зеленом пальто-свингере. Девушка показалась ей интересной, поэтому Виктория спустилась следом за ней по грязным бетонным ступенькам в метро и оказалась в лихорадочно спешащей и раздраженной толпе, заполняющей подземку в часы обеденного перерыва. Девушка прошла через турникет, и Виктория остановилась, глядя ей вслед и гадая, каково быть девушкой в веселом зеленом пальто, двадцатипятилетней и абсолютно беззаботной, не отягощенной необходимостью снова преодолевать трудности, в отчаянии заглядывать внутрь себя в поисках идей, работать, рискуя провалом…

Смешная это работа — дизайнер одежды. Две коллекции в год, почти без продыха между ними, и снова и снова, год за годом нужно придумывать что-то «новое», «свежее» (когда ничего нового под солнцем просто не осталось). Удивительно, как они вообще умудряются двигаться вперед.

Виктория сделала несколько шагов. Люди толкали ее, поглядывали с подозрением — женщина, которая никуда не едет, не имеет цели. Под землей это было равносильно смерти, ибо фокус выживания состоял в том, чтобы всегда двигаться куда-то, в более приятное по сравнению с этим место. В руке у Виктории завибрировал сотовый — она бессознательно сжимала его, словно утопающий — конец каната, брошенного с корабля. О, слава Богу, подумала она. Связь.

«Где ты?» — пришло сообщение от Венди.

«В метро».

«Ты?!»

«Ищу вдохновения».

«Вдохновения у Майкла? В час? Большая новость».

«Даааа?»

«Кажется, еду в Румынию + Шон вернулся. — От удивления Виктория чуть не выронила телефон. — Ты здесь? Придешь?»

«Да!!!» — ответила Виктория.

Она поморщилась. Неужели Венди приняла Шона? Непостижимо… но это означало, что можно подумать о чем-то более важном, чем эта проклятая осенняя коллекция. Она нужна Венди, и, слава Богу, они с ней встретятся. Виктория купила карточку и сунула в щель турникета. Поток влажного, спертого воздуха пошел из туннеля, и оттуда с грохотом вылетел, сотрясая бетонную платформу, поезд. Викторию переполняли будоражащие, но странно успокаивающие ощущения — в течение многих лет, до своего успеха, она ездила в метро каждый день, повсюду, и теперь вспомнила все свои прежние приемы: быстро протиснуться сквозь толпу туда, где откроются двери, где легче проскользнуть в вагон и пробраться в середину, заняв место у вертикального поручня. Внезапно Виктория поняла, что критики были правы насчет ее последней коллекции. В метро в длинной юбке не пойдешь. Нужны брюки и ботинки. И умение занять удобное место. Она оглядела людей, окружавших ее в переполненном вагоне, — пустые, непривлекательные лица, незнакомцы, слишком тесно прижатые друг к другу, чтобы чувствовать себя комфортно, поэтому единственный выход — сделать вид, что больше никого не существует…

И тут произошло немыслимое. Кто-то тронул Викторию за плечо.

Она напряглась, игнорируя прикосновение. Наверное, ошибка. Вероятно, этот человек выйдет на следующей остановке. Виктория еще плотнее прижалась к стойке, давая понять, что готова, если необходимо, подвинуться.

Кто-то снова тронул за плечо. Это стало раздражать. Придется разобраться. Виктория обернулась, готовая, если нужно, поскандалить.

— Эй, подруга! — На нее смотрела темнокожая молодая женщина в очках.

— Да? — удивилась Виктория. Женщина наклонилась чуть ближе:

— Мне нравятся твои штаны. Блестки днем. Это круто.

Виктория посмотрела вниз. Брюки! Она совсем забыла, что надела брюки, которые шила вчера днем и вечером. Слова «Мне нравятся твои штаны» эхом отозвались в ее мозгу как приветственный слоган. «Эй, подруга, мне нравятся твои штаны». Но в нем говорилось не просто о брюках. Это была мода с большой буквы — международный женский язык, преодоление отчуждения, комплимент и успокоение, автоматическое членство в клубе…

— Спасибо, — ответила Виктория, испытывая теплое чувство к этой молодой женщине, которая была ей незнакома, но стала ближе, когда они объединились на почве любви к брюкам.

«О Боже!» — едва не вскрикнула она, переживая внезапный, как взрыв, прилив вдохновения, чуть не сбивший ее с ног.

Поезд остановился. Виктория, выйдя из вагона, взбежала по лестнице и как ракета вылетела на Шестую авеню.

Телефон по-прежнему был зажат у нее в руке, и она набрала номер офиса.

— Зоэ? — Она помолчала. — У меня наконец-то появились мысли об осени.

Виктория быстро пошла по улице, ловко уворачиваясь от встречных прохожих.

— Я вижу Венди как в «Питере Пэне». Взрослые женщины, как Венди Хили… женщины, которые имеют все и за все это платят; руководители, женщины, способные обо всем позаботиться… о путешествиях, детях, может, даже о больных детях. Я вижу эдакую женщину-сорванца: очки, неидеальная прическа. Костюмы из курточного материала и белые блузки с маленькими пуговками из горного хрусталя, и новые формы, слегка мешковатые, никаких защипов на талии, потому что ничем не стесненный живот — признак власти. Пышные блузки в сочетании с брюками из ткани с едва заметными блестками, и туфли… туфли… атласные туфли без задников, каблук — три дюйма, стиль Людовика Четырнадцатого, с узором, вышитым горным хрусталем…

Продолжая в том же духе на протяжении еще шести кварталов, Виктория Форд дошла до ресторана «У Майкла» и, наконец дав отбой, успокоилась и открыла дверь — навстречу ей устремился теплый воздух, и она ощутила облегчение и торжество.

Выходка Шона оказалась, вероятно, самым интересным, что происходило в их отношениях в течение многих лет, объяснила Венди, сидя напротив Виктории за столиком. К своему огорчению, она поняла, что в ее жизни происходило много интересного, но не в жизни Шона. Но ведь она не виновата, верно? А с другой стороны, на что ему жаловаться? У него появились дети! Он был счастлив. Мог проводить с детьми столько времени, сколько хотел. Знал ли он, как это ценно? И проводить это время с детьми он мог только благодаря ей, Венди.