Само тело Антония художник писал каким-то белесым и совсем тонким, донельзя безвольным. Слабое, обреченное, оно скорее походило на душу, чем на плоть. Надо сказать, дядя Артемий, что более реалистичного изображения ада мне еще встречать не приходилось. Ощущение, что тот, кто это писал, не просто там побывал и всё это видел, а через это прошел, что это именно его плоть и душу так мучили, глумились и издевались над ней, было столь сильным, что когда три месяца спустя я засел за «Синопсис», то решил, что муки и искушения Чичикова в Покровском монастыре будут один в один взяты с этих некрасовских досок. Потом, когда Донцов уже провожал нас к машине, я спросил его, кто их делал или делает, и он сказал, что лет десять назад к ним прибился учитель рисования из Бухарестской гимназии, хороший, добрый человек, выгнанный оттуда за пьянство. Так он сейчас почти не употребляет, но раз в месяц срывается и уходит в запой, который кончается белой горячкой. После нее он и пишет свои клейма с Антонием.

Третья история, которая завершает этот цикл, тоже связана с Гончаром, Герценом и Бессарабией. В мае шестьдесят третьего года в Тульче, когда Гончар уехал в Константинополь и, соответственно, все каналы, которые так или иначе были завязаны на некрасовцах, не работали, Кельсиев решил, что справится и без него. В городе стояло много войск, среди них сразу три полка казаков, и кто-то ему порекомендовал есаула Разноцветова, который был знаменит среди товарищей тем, что мог залпом выпить полчетверти водки и при этом не свалиться под стол. Разноцветов через два дня как раз собирался в Измаил, где у Кельсиева был хороший знакомый, купец-старообрядец Рожнов. Рожнов, в свою очередь, с большим грузом болгарского табака должен был ехать в Харьков и готов был взять с собой пять тысяч герценовских прокламаций. Днем Кельсиев передал Разноцветову рундук с листовками, а вечером, уже крепко набравшись, Разноцветов решил посмотреть, что ему надлежит передать в Измаиле Рожнову. Найдя прокламации и первую из них внимательно прочитав, Разноцветов спьяну решил, что именно ему суждено стать будущим Степаном Разиным, и так воодушевился, что оставаться дома уже не мог. Нацепив саблю и оседлав коня, он поскакал на площадь перед городской управой. Здесь, собрав вокруг себя казаков, Разноцветов торжественно объявил, что имеет мандат от «Земли и воли» вести войска на Москву. В Первопрестольной они созовут Земский собор, дадут крестьянам всю землю и безо всяких выкупных платежей, кроме того, отменят подати и разрешат свободное исповедание старой веры. Так, полночи раздавая прокламации желающим, Разноцветов разъезжал по городу, и к утру народ и войска пришли в немалое волнение. Одни стали к нему присоединяться, другие пока не решались, но выражали явное одобрение. В общем, началась нешуточная заваруха. Властям удалось с ней справиться только к вечеру следующего дня, дополнительно введя в город Ахтырский пехотный полк.

Вчера и третьего дня шли дожди, но земля всё равно сухая. Как и в прошлую неделю, рыхлю и поливаю клумбу, поливаю и снова рыхлю. Сегодня посадил астры. Если всё будет в порядке, недели через две проклюнутся тюльпаны.

Дальше три четверти новой тетрадки озаглавлены Чичиковым по месту смертного греха народа Израилева – «Гора Синай». Всё, что сюда занесено, так или иначе касается польского восстания шестьдесят третьего года. Поляки, как известно, начали с того, что устроили русским солдатам Варфоломеевскую ночь – сотни их были зарезаны спящими прямо в домах, где стояли на постое. После этого даже та часть российского общества, что сочувствовала инсургентам, от них отшатнулась. Чичиков писал: «Народ, стоит им появиться, ловит польских эмиссаров и выдает их властям, в Белоруссии и Литве беспоповцы организовывают партизанские отряды и, в свою очередь, режут поляков, кажется, что Израиль только и ждал повода, чтобы отвернуться от Всевышнего, вернуться в рабство. Пока войска сражаются с поляками, он отливает золотого тельца и, признав антихриста за Бога, который вывел его из Египта, приносит нечистому жертвы».

Рогожцы, среди которых Чичиков уверовал в Господа, изменяют первые. В окружном послании 24 февраля 1863 года их епископы сначала подчеркивают догматическое единство с никонианской церковью, а затем пишут: «Завещаем и молим, творити молитвы… о здравии и спасении и о царьстеи победе… Богохранимого, Великого Государя нашего Царя и Великого Князя, Александра Николаевича… да Господь Бог соблюдет его здрава, мирна… да подаст ему победу на враги; да оградит державу его миром и покорит под нозе его всякого врага и супостата». Так же резво выступают и родные Чичикову стародубские староверы, в том числе и старцы Покровского монастыря, в котором Чичиков проходил иноческое послушание. Дальше в свой дневник Чичиков переписывает куски из архипастырского послания к староверам Белокриницкого митрополита Кирилла, которого он сам и возвел на епископский престол. «К сим же завещаю вам, возлюбленнии, всякое благоразумие и благопокорение покажите перед царем вашим, в чем не повреждается вера и благочестие, и от всех его врагов и изменников удаляйтеся и бегайте, яко же от мятежных крамольников Поляков, тако наипаче от злокозненных безбожников, гнездящихся в Лондоне и оттуду… рассеивающих плевельное учение треокаянного оного врага Христова тмократному проклятию подлежащего, сосуда сатанина, всенечестивейшего Волтера, возмутившего всю вселенную своим диявольским учением, иже в животе своем всё тщание имеяше, воеже како бы до конца истребите веру во Христа Бога».

В своем послании Кирилл объяснял пастве, что числовой эквивалент славянских букв слова «вольнодум» есть как раз антихристово число зверя 666, и требовал избегать любых отношений с этими «зверями страшными и змиями пресмыкающимся – потому что то бо суть предтечи антихриста». На полях напротив слов митрополита Чичиков не удержался и написал: «идоложрец». Раньше он позволял себе так говорить только о никонианах. После Кирилла Чичикова бросает и, наверное, самый преданный из единомышленников. В том же шестьдесят третьем году Осип Гончар посылает прошение русскому царю, в котором от своего имени и от имени членов своей общины выражает полную солидарность с политикой царя и желание некрасовцев как можно скорее вернуться обратно в Россию. В другом обращении Гончар заявляет, что все, в том числе находящиеся под турецкой властью некрасовцы вместе с другими старообрядцами «обязаны… день и ночь молить Бога за богохранимых наших царей».

После этих посланий Кирилла и рогожцев Чичиков в дневнике вдруг возвращается к Герцену. Понять его Чичикову почти так же нелегко, как Осипу Гончару. Раз за разом он отмечает, что умы их несхожи, больше другого его смущает неверие Герцена в Бога. И всё равно, честно, упорно пытаясь разобраться, он снова подряд читает номера «Колокола», другие книги и статьи, напечатанные в Вольной русской типографии, и вдруг записывает, что, может быть, сейчас, когда измена проникла в самое нутро природного семени Иакова, важнее не вера в Бога и в воскресение мертвых, а готовность, не жалея своего живота, то есть до конца, сражаться с антихристом. Именно на этих весах Господь будет взвешивать человеческую душу, именно этой мерой ее мерять.

Всё же в шестьдесят четвертом году и даже, пожалуй, в шестьдесят пятом насчет Израиля он еще колеблется, несколько раз записывает в дневнике, что не исключает, что все стоянки греха уже пройдены: история с поляками была последней, сорок лет блуждания по пустыне так или иначе подошли к концу. Народ скоро вступит в Землю Обетованную. И снова обрывает себя, с тоской записывает, что хватит строить воздушные замки. Поляки не гора Синай, а измена Пафнутия не Мерре, всё только Пи-Гахироф, они еще в Египте и даже не подошли к берегу Красного моря. Тут же с издевкой приписывает, что до прочих грехов идти и идти. Его как будто прорвало. Под 11 января 1867 года в дневнике запись: «Израиль непрочен, изменами Всевышнему он изрежен, истончился до последней степени, измахрился и вконец обветшал». 3 апреля: «Это не народ, избранный Богом, а рвань, ветошь, прореха на прорехе, дыра на дыре, ни заштопать, ни заплаты поставить, всё тут же расползается». 14 октября, на праздник Покрова Святой Богородицы: «Сколько странники ни стараются, ни ткут покров для Матери Божьей, ей, бедной, не защитить Святую Русь от антихриста. Человеческие зло и грех разъедают его; будто траченный молью, он тут и тут протерся насквозь».