Слова, которые пишет Чичиков, безнадежны, в то же время в его обличениях одноверцев есть какой-то восторг, и мне кажется, он оттого, что в иноке Павле зарождается новая мысль. Чичиков еще не осмеливается не то что записать, до конца ее обдумать, но она, несомненно, в нем зреет. Вот он отмечает в дневнике, что сейчас, в последние времена, только одно имеет значение – твое личное противостояние антихристу, и сразу, чтобы укрепить себя, повторяет очень важные слова Христа, что и из камней Господь может воздвигнуть себе сыновей Авраамовых. В сущности, то и то повивальные бабки, с их помощью Чичиков справляется с родами. Всё, что он читал у Герцена и Бакунина, листовки и прокламации, которые сам помогал перевозить через границу и распространять по России, молодое поколение народников – учеников Герцена, с которыми его сводила судьба и в Москве, и в Петербурге, и в Казани – всё вдруг разом стакнется, и Чичиков поймет вещи, сейчас для него, быть может, столь же необходимые, как и сама старая вера. В предчувствии этого дневниковые записи делаются вполне торжественными, вдобавок с восклицательными знаками.

Сначала он заключит в красную рамку, что народники сплошь студенты и бывшие семинаристы – отпрыски дворян и синодальных попов, они есть те природные египтяне, которые отказались дальше жить под игом антихриста и служить ему. Которые уверовали во Всевышнего и вместе с семенем Иакова пошли вон из Египта. Господь, продолжает он, неслучайно так часто поминает о них и в Исходе, и во Второзаконии, и в книге Левит, и в Числах: именно им суждено упрочить и веру, и сам избранный народ Божий. Вконец ослабевший, упавший духом. Народ, равно жестоковыйный и шаткий, всегда готовый изменить Господу.

Эта мысль уже не оставит его. Через два года, снова вернувшись к Герцену, он из какой-то его работы выписывает большой пассаж, посвященный староверам: «Есть также другие, и весьма распространенные, которые исповедуют наиболее крайние коммунистические учения, смешанные с мистическим христианством, наподобие гернгутеров и даже анабаптистов. Тысячи сектантов, преследуемые правительством, бежали в Лифляндию и Турцию… Для них Петр I и его преемники антихристы». – И дальше с предвидением, дар которого мог быть дан только свыше: «Вполне возможно, что от какого-нибудь скита (раскольничьей общины) начнется народное движение, конечно, национального и коммунистического характера; оно охватит затем целые области и пойдет навстречу другому революционному движению, источником которого являются революционные идеи Европы. Быть может, оба эти движения, не осознавая своего родства, вступят в борьбу, к вящему удовольствию царя и его друзей».

Дядя Артемий, обрати внимание на последнюю фразу, она – предсказание всего того, из чего выросла у нас Гражданская война. Чичиков это тоже понимает. Он записывает в дневнике, что нет сомнения, что Господь наделил Герцена пророческим даром и что предотвратить побоище между разными коленами дома Иакова необходимо во что бы то ни стало. Через два дня добавляет, что эта междоусобная война уничтожит избранный народ и хуже такой беды может быть только конечное торжество антихриста. Спустя день еще резче – что это и станет конечным торжеством антихриста.

Снова рыхлил и поливал землю. Чтобы подкормить цветочки, смешал воду с навозной жижей. Посадил настурции.

Продолжаю.

В семьдесят втором году, когда, окормляя паству, Чичиков снова будет то ли ездить, то ли бегать – это как угодно, по Уралу, он как-то заночует в одном из страннических кораблей на окраине Златоуста. Так получится, что там же найдут убежище и двое недавно бежавших с сибирской каторги народников. Вчетвером – кормчий, народники и Чичиков – они проговорят всю ночь. В дневнике об этом есть запись, но она отрывиста и никакого продолжения не имеет. Чичиков был устроен так, что ирония и надежда всегда были в нем рядом. Когда-то, в сорок восьмом году, быть может, самом светлом в своей жизни, он, новоиспеченный епископ древлей иерархии, уезжая из Белой Криницы в Россию, записал в дневнике: «Отправлен к больным, в карантине сидящим», и вот в семьдесят шестом году, после стольких лет разочарований, печали по поводу судьбы избранного народа, к нему возвращается прежнее настроение. К тому времени один из главных пайщиков мануфактуры «Вологодские кружева», он отмечает в дневнике, что вот уже третий год, подобно своим мастерицам, работает коклюшками, день за днем, не зная ни сна, ни отдыха, связывает, вплетает подпольные ячейки народников, всю нелегальную сеть «Земли и воли» в полог, который ткут для Девы Марии бегуны и странники. А еще годом позже, явно довольный результатом, добавит, что революционеры – настоящее суровье, и покров получается прочнее некуда. Дева Мария будет радоваться: новый полог не разъест никакой грех.

За этой работой пройдут все последние годы жизни Павла Ивановича Чичикова. В декабре семьдесят восьмого года, впервые за пять лет, он по неотложному делу приезжает в Петербург. Даже со стороны видно, что он сильно сдал, весь усох и ослабел. Прежними остались лишь глаза, как некогда написал его биограф, «быстро-пронзительные и умные». Впрочем, те немногие, кто еще остался верным Павлу Ивановичу, ни одной жалобы от него ни разу не слышали. Лишь новому келейнику Чичикова Афанаилу ведомо, с каким трудом даются теперь епископу их нескончаемые кочевья. И третьего дня, когда они еще только ехали по московскому тракту, и вчера уже в городе владыка снова говорил Афанаилу, что, конечно, уныние большой грех, и всё-таки тяжело умирать в дороге. После сорока лет странствования по пустыне знать, что самому тебе в Землю Обетованную не войти. Молясь Господу, он давно уже просит об одном – чтобы достало сил взойти на гору Нево, на вершину Писги, и оттуда через Иордан увидеть Святую Землю.

Вечером следующего дня начинался Рождественский пост, и Чичиков вдруг подумал, что впервые за долгие годы ему нравится суета и коловращение жизни, нравится, что лавки и магазины, кабаки и рестораны до отказа полны народу, что по Невскому не только телеги и ломовые извозчики, но и экипажи, даже легкие возки двигаются шагом, а на тротуаре в праздничной толчее они с Афанаилом дважды прямо на улице теряли друг друга. В сумерках возвращались на Петроградскую сторону, где в недорогих номерах у него с Афанаилом была снята комната, уже у входа в гостиницу какой-то студент, будто случайно, на ходу задев Чичикова, оставил у него в кармане записку. Поднявшись к себе в комнату, он и Афанаил прочли, что сегодня вечером партия «Земля и воля» в благодарность за многолетнюю и верную поддержку намерена устроить в его, Чичикова, честь специальное заседание. Еще там было сказано, что через два часа тот же студент, что передал им эту записку, заедет за ним и Афанаилом на пролетке и отвезет по нужному адресу.

Записка, конечно, была неожиданная и очень приятная: получалось, что и для него, Чичикова, на этот раз приготовлен настоящий Рождественский подарок. Впрочем, к тому времени по своим каналам он уже знал, что в Петербург перед Рождеством должны съехаться многие видные народники, а вчера и «Петербургские ведомости» вдруг сообщили, что в городе под самым носом у полиции, чтобы обсудить ситуацию в стране и утвердить список тех, кто в начинающемся году будет ими убит, собрались чуть ли не все видные бомбисты, что городовые и шпики, разыскивая их, буквально с ног сбились, но пока не нашли ни единой зацепки.