Паркер уже обошел его и приблизился к Кольту. Он был совершенно разъярен и, ни секунды не задумываясь, сгреб Кольта за грудки, рывком поставив на ноги. То, что Кольт позволил ему это сделать, даже не попытавшись перехватить занесенный для удара кулак, вовсе не показалось Паркеру странным. Замутненный яростью разум еще не включился, англичанин действовал под влиянием минутного порыва. Но все же в последний момент воспитание дало себя знал, и Паркер на секунду заколебался.

К своему несчастью, именно в эту секунду Паркер столкнулся глазами со взглядом Кольта, и самоуверенность его чуть было не разлетелась вдребезги. Ему вдруг показалось, что он заглянул в глаза самой смерти. Паркер ни разу в жизни не избегал схватки и никогда не проигрывал. Но сейчас он на мгновение забыл, с кем имеет дело. Его нынешний противник не похож на других и мало чем отличается от тех дикарей, о которых весь вечер рассказывал Драйден. Этот человек знает такие способы убийства, о которых Паркер и представления не имеет. И такого человека он осмелился вызвать на поединок?

— Сэр Паркер, немедленно отпустите его! — раздался властный голос. Голос разума и одновременно его, Паркера, спасения. С огромным облегчением он повиновался.

Реакция Кольта оказалась совершенно противоположной.

— Дерьмо!

Он метнул бешеный взгляд на стоящую неподалеку герцогиню.

— Этот человек собрался выяснить со мной отношения. Какого черта ты вмешиваешься, женщина?!

Даже если бы этот словесный выпад не лишил ее на мгновение дара речи, Джослин все равно не успела бы ответить. Оскорбительные слова Кольта оказались решающими: Паркер снова осатанел от ярости, и кулак англичанина мелькнул в воздухе.

Удар пришелся Кольту в челюсть, но он лишь чуть дернул головой. Поскольку удар был нанесен в тот момент, когда Кольт смотрел в другом направлении, все присутствующие затаили дыхание в ожидании его ответной реакции. Паркер, в частности, чувствовал себя особенно неуютно: никогда прежде он так коварно никого не бил. Именно поэтому он и удивился больше всех, когда Кольт медленно повернулся к нему и ухмыльнулся.

— Долго же ты собирался, англичанин! — произнес он, прежде чем свалить Паркера на землю ударом кулака.

Билли поймал нож и револьвер Кольта, которые тот небрежно швырнул ему, и поспешил убраться в сторону. Джослин тоже вынуждена была отступить назад, когда дерущиеся сцепились над костром, так что кругом полетели искры.

— Пошли, дорогая, — спокойно сказала Ванесса. — Ты уже не можешь этому помешать, да и не стоило тебе вообще вмешиваться.

— Не стоило? Но они же…

— Ведут себя ужасно, я знаю. Но твоему Сандеру явно надо сорвать на ком-то злость. И пусть уж лучше на сэре Паркере, чем на тебе. А теперь пойдем отсюда.

Джослин закусила губу, припомнив враждебность Кольта сегодня утром и видя, как дико он ведет себя сейчас. Несмотря на слова Ванессы, она не думала, что Кольт способен ее ударить, как бы зол он ни был. Сама она тоже еще сердилась. Она не какая-то там нервная истеричка, прячущаяся от мужского гнева.

— Я остаюсь, Вана, — решительно заявила Джослин. — Я не стану им мешать, но, когда они закончат, скажу им, что думаю по этому поводу.

Кольт чувствовал себя просто великолепно. Ему было зверски больно, но он снова обрел контроль над собой, выплеснув эмоции и выпустив наружу свой гнев. Теперь он, вероятно, вполне способен встретиться с герцогиней и покончить со всем этим. Во всяком случае, так он думал, пока не увидел ее, стоящую рядом и наблюдающую за ним.

Тут же к нему вернулось раздражение. Каким образом она сумела подойти незамеченной? Хотя, пожалуй, это можно отнести на счет того, что у него еще звенело в ушах от кулаков Грэма. Кольт потряс головой, но звон не прошел. Он огляделся, чтобы узнать, нет ли здесь другого источника звука, но никого, кроме нее, не было. Его раздражение сразу подскочило еще больше. Эта баба никогда ничему не научится! Он избегал ее, как мог, предупреждал, пугал. Куда уж яснее? Но что еще можно ожидать при ее-то упрямстве? Следовало бы привыкнуть и не раздражаться. Но он не мог.

— Чего уставилась?

Джослин вздохнула, услышав столь нелюбезный тон. Подумать только, а она так волновалась, когда он пулей вылетел из лагеря! Сэр Паркер потерял сознание, но Ванесса, хлопотавшая возле него, заверила, что с ним будет все в порядке. Но Кольт оставался на ногах, когда драка закончилась, и пошел прочь прежде, чем кто-либо успел обработать его раны.

Он окунул голову в родник, возле которого был разбит лагерь, и только закончил вытирать лицо банданой, когда заметил ее. Тот, кто последним брал воду из родника этим вечером, оставил возле него воткнутый в землю факел. В его тусклом освещении Джослин видела, что у Кольта опухла левая щека, а из рассеченной брови еще идет кровь, тоненькой струйкой стекая по виску. Одежда его была измазана, штаны на коленях порваны. Остальные синяки скорее всего скрыты под одеждой, потому что сэр Паркер бил в основном в торс. Но их должно быть довольно много, драка длилась минут пятнадцать, не меньше.

— Вы ужасно выглядите. Очень больно?

— А собака лает?

Джослин вздернула подбородок.

— Я была бы весьма признательна за вежливый ответ!

— Тогда иди поговори с кем-нибудь другим. А здесь рискуешь нарваться.

— Я готова была поклясться, что вы избавились от своего мерзкого настроения во время этой вечерней гимнастики.

— Я тоже, — рявкнул он. — Что лишний раз доказывает, насколько может ошибаться тупой индеец.

— Прекратите это! — сердито сказала Джослин.

— Что?

— Принижать себя. Может быть, вы и не получили нормального воспитания. Кольт Сандер, но вы отнюдь не глупы, и мы с вами оба это знаем.

— Вопрос спорный, лапушка. Я ведь все еще здесь, верно? Она резко вдохнула.

— И что это должно означать? Что вам не следовало бы?

— Чертовски верно!

— Так уходите! Вас никто не держит!

— А ты? — В два прыжка Кольт оказался возле нее, схватил за плечи и встряхнул:

— А ты? — повторил он, и голос его опустился до сердитого шипения.

— Я?.. Если так… то я рада, — тихо ответила Джослии, уже успев пожалеть о своем порыве, предоставляющем ему выход, и обрадовавшись, что он не уцепился за эту возможность. — В конце концов вы все еще нужны.

Кольт отвернулся, полностью обезоруженный одним-единственным словом. Каждый раз, когда она его произносит, с ним начинает твориться что-то невообразимое. Сильнее всего в нем тут же вспыхивает вожделение, хоть он прекрасно понимает, что она вовсе не вкладывает в свои слова двойной смысл. Но Боже мой, как ему хочется, чтобы было иначе!

— Чтобы хранить верность тому, кто вам столь неприятен, требуется цельность и честь, — спокойно сказала она, стоя у него за спиной.