«Баловень судьбы» покорил широкую и многочисленную публику. Еще и сегодня он считается «хорошим Лелушем».

Роль зрелого мужчины предложил мне и Лотнер два года спустя после Лелуша. В «Неизвестном в доме» я играю адвоката-алкоголика, сломленного смертью жены, – образ, созданный Жоржем Сименоном, с которым я не имел дела после «Старшего Фершо». Бернар Стора, Жан Лартеги и Жорж Лотнер экранизировали его книгу. Я вновь встретился с друзьями Марио Давидом и Пьером Вернье в этой мелодраме, позволившей мне проработать широкий диапазон игры и напомнившей съемки «Обезьяны зимой».

Я так и видел, как мы с Габеном, мертвецки пьяные, держимся за бока от смеха. Его тоже больше нет, но «Обезьяна» всегда со мной, если мне понадобится однажды вспомнить о ней. И я познакомился с потрясающими молодыми актрисами Сандрин Киберлен и Кристианой Реали, с которыми еще встречусь несколько лет спустя на сцене в «Блохе в ее ухе», как и с Беатрис Аженен, с которой я сыграл четыре пьесы.

С тех пор как я вернулся на подмостки, мне трудно было остановиться. Отпраздновав должным образом свой шестидесятый день рождения, я от души позабавился в «Театр де Пари» в пьесе Фейдо «Дамский портной», поставленной Бернаром Мюра, и вплотную занялся театром «Варьете», который приобрел в 1991-м.

Я давно вынашивал план иметь театр, в котором смогу делать все, что мне угодно, и давать моим друзьям ставить спектакли, какие им захочется. Как я сделал в кино, в «Черито», выпустив в 1985 году фильм Робина Дэвиса «Вне закона» с талантливым Кловисом Корнийяком. Для театра же мне следовало сначала найти подходящее и свободное место.

Когда представился случай, я ухватился за него, продав «Черито» студии «Канал Плюс» по совету Алена Сарда, копродюсера «Веселой пасхи» и «Неизвестного в доме». В этой финансовой операции мне помог мой верный Люк Тенар, бывший банкир «Лионского Кредита», который талантливо управлял счетами моей продюсерской компании, а потом и театра «Варьете» под руководством его директора, моего брата Алена.

Я пришел в восторг от своего капиталовложения, лучшего с тех пор, как у меня появилось что вкладывать. На первых порах я поместил свои сбережения в вино, вопреки мнению отца, который уговаривал меня купить Ренуара, продававшегося по доступной цене, – что оказалось вложением провальным. Моя продюсерская компания была гораздо интереснее в плане доходов и свободы действий.

В театре «Варьете» мне повезло начать с огромного успеха «Ужина придурков», пьесы, написанной Франсисом Вебером, поставленной Пьером Монди и сыгранной уморительным Жаком Виллере и моим старым другом Клодом Брассером. Спектакль шел с аншлагом каждый вечер, что усиливало мой энтузиазм, вызванный полным залом на Фейдо в «Театр де Пари».

Я так люблю этого автора, что в 1996 году поставил у себя в «Варьете» «Блоху в ее ухе» с Бернаром Мюра у руля. И на этот раз тоже мы снискали одобрение публики. В то время как я предусмотрел заполнение зала на девяносто процентов, чтобы погасить расходы на постановку, меня ждал приятный сюрприз: процент взлетел до ста на каждом представлении в течение года. После этого мне захотелось снова сотрудничать с Мюра – это был мой последний выход на подмостки в 1996-м, в пьесе Эрика-Эмманюэля Шмитта «Фредерик, или Бульвар преступлений» в театре Мариньи.

Пока же я играю в «Дамском портном» и наслаждаюсь аншлагом «Ужина придурков». Я счастлив. У меня такое чувство, что все мне улыбается, что жизнь удалась. Но это длится недолго. Безмятежность счастливого шестидесятилетнего мужчины исчезает в момент. С телефонным звонком в шесть часов утра.

В воскресенье 31 октября 1993 года моя дорогая малышка, моя дочь Патрисия не дожила до сорока лет. В ее квартире на улице Ренн вспыхнул пожар. Моя девочка погибла. Она, моя радость, работавшая, как и я, в кино, но за камерой, мое дитя, которое я больше не обниму.

Врач, который пришел ко мне в это утро, уговаривает меня пойти в театр, как обычно, и играть. Он говорит мне: «Если вы не сыграете сегодня, вы не сыграете больше никогда».

Я послушался его. Я вышел на сцену в этот вечер и играл до конца.

Нельзя потерять ребенка. Это невозможно, противоестественно. Дети переживают своих родителей: это нормальный ход вещей. Иначе можно сойти с ума. Это горе не вынести, оно выносит вас. Оно непоправимо, абсолютно. Это горе не превозмочь, оно всегда остается с вами. К счастью, я не один.

Мои дети Флоранс и Поль, моя бывшая жена Элоди, мои закадычные друзья во главе с Шарлем Жераром и моя новая подруга Натти стараются поддержать меня в страдании, которое они разделяют. С моими близкими, сомкнувшими ряды, я могу выстоять. Продолжать жить, представлять себе будущее без моей дочери.

Моя любимая выказывает мне трогательное внимание. Я встретил Натали Тардивель в обстоятельствах куда более забавных, нежели те, что сблизили нас теперь.

Это было на кубке «Ролан-Гаррос», куда я пришел с друзьями и Майей, йоркширским терьером, доставшимся мне при расставании с Карлос Сотто Майор. Я нашел свое место, куда моя соседка посадила свою собачку, точную копию моей, которую я не разглядел и едва не сел на нее. Наверно, у нас было еще кое-что общее, кроме собак, потому что мы поженились, и в 2003 году у нас родилась девочка Стелла, мой солнечный лучик.

Чтобы не сидеть без дела после смерти Патрисии и потому что я люблю свою работу, я присоединился к огромной команде, которую собрал Лелуш для своих «Отверженных».

Я был достоверным Жаном Вальжаном, потому что в душе кровоточила рана. Потом я вернулся в театр, как к интенсивным тренировкам, помогающим спать (и в кино тоже).

Обороты съемок я, однако, сбавил. Во-первых, потому что начал уставать. Вполне естественно, полагаю, после восьмидесяти фильмов. И потом, после съемок в «Может быть», забавной и веселой комедии талантливого молодого режиссера Седрика Клапиша, плохом фильме Брока «Амазония» и участия в фильме Бертрана Блие «Актеры» у меня возникли серьезные проблемы со здоровьем. Инсульт оставил меня полупарализованным, и мне пришлось посвятить всю энергию частичному восстановлению моторики, речи, рефлексов.

Еще и сегодня я поддерживаю свою подвижность, свою самостоятельность регулярными упражнениями. После 2001 года Франсис Юстер осмелился пригласить меня в полнометражный фильм «Человек и его собака». Я согласился, потому что мне было приятно вновь оказаться на съемочной площадке, быть окруженным всеобщим уважением и этой доброжелательной атмосферой, которая не приедается.

Новые съемки способствовали выздоровлению, дав мне еще один стимул восстановить речь как следует.

Мой сын Поль тоже снял меня в прошлом году. В документальном фильме про меня! Он возил меня по «местам преступлений», на студию «Викторин» в Ницце, на Лазурный Берег и по таким особо дорогим для меня местам, как музей моего отца. Все друзья, на чьих глазах он вырос, отвечали на его вопросы обо мне. Меня тронуло, что он снял этот фильм. Кто мог сделать это лучше него? Он сохранил след моей жизни, той, что была и есть сейчас: момента радости, который длится, как я хочу.