Имела ли Фернанда хотя бы отдаленное представление о том, как ей повезло? Судя по всему – нет, ведь она пригласила Еву поговорить о другом мужчине… а поговорить с женщиной, которая бы с радостью приняла любовь Пикассо, если бы получила такую возможность.

«Враги и друзья должны находиться поблизости», – подумала Ева.

– Эти последние дни я провела с Убальдо и как будто побывала на небесах, – призналась Фернанда. – Никаких капризов, сердитых тирад и безразличия: только невероятная страсть.

– И все-таки, разве Мистангет не была бы лучшей советчицей в таких вопросах? – спросила Ева, все еще остро ощущая абсурдность их разговора. – У меня гораздо меньше опыта в сердечных делах, чем у нее.

– Возможно, поэтому вы мне и нравитесь. Здесь, в Париже, добродетельность производит удивительно освежающее действие.

«Если бы ты только знала», – подумала Ева.

– Убальдо просто восхитителен. Никогда не встречала подобного мужчину, – ее тон и ритм речи внезапно ускорились, словно поезд, набирающий ход: – Он молодой – ему еще не исполнилось двадцати двух лет, – такой высокий и совершенно беззаботный. Когда мы вместе, то все время смеемся.

«Ты хочешь сказать, что он дает тебе все, чего ты не получаешь от Пабло Пикассо», – слова вертелись у Евы на языке, но она удержалась от искушения.

– Он действительно красивый, – согласилась она, стараясь не выдать свой гнев, который мог все испортить.

Автомобиль остановился у главного входа в отель «Морис», и привратник тут же устремился к ним. Ковровая дорожка вишневого цвета расстилалась от самого тротуара до стеклянной двери с витражами. Почему Пикассо выбрал именно этот отель из всех роскошных парижских заведений, чтобы она могла поговорить со своей матерью? Еве оставалось только гадать. Может быть, Фернанда о чем-то узнала и теперь собиралась бросить ей вызов?

Комната для завтраков была обставлена с большим вкусом, и они устроились за столиком у окна, рядом с огромным папоротником в горшке, мраморной колонной и золотой клеткой с желтыми канарейками. Ева подумала, что в помещении слишком много шляп. Элегантные женщины в шляпках: фетровых, шелковых, широкополых и с птичьими перьями. Море расцветок и смелых фасонов. Ева, в синем хлопчатобумажном платье со свободно повязанным шарфом оттенка охры снова почувствовала себя совсем незначительной. Она по-прежнему носила соломенную шляпку, до сих пор так и не позаботившись купить новую в Париже. Сегодня она горько пожалела об этой ошибке.

Ева посмотрела на Фернанду, сидевшую напротив нее. Серый дневной свет, падавший из окна, смягчил черты безупречно вылепленного лица под шляпой с широкими полями. Поверх платья Фернанда набросила пелеринку с оторочкой из белого песцового меха. В этом месте они обе были чужими, но Фернанда выглядела совершенно естественно даже здесь.

Официант, почтительно согнувшийся почти что пополам, налил им кофе из блестящего серебряного кофейника, а другой устанавливал фарфоровый поднос с круассанами, бриошами и сливками. Ева не могла заставить себя прикоснуться к еде, зато Фернанда приступила к завтраку с большим аппетитом. Ева лишь отпила немного кофе, надеясь на то, что ее желудок не отвергнет хотя бы этот горячий напиток.

– Просто не знаю, как я могла бы помочь вам, – наконец произнесла она, хотя недавно пообещала себе, что не заговорит первой.

– Убальдо хочет, чтобы я уехала с ним, и я обдумываю эту возможность.

– Вот как?

– Знаю, с моей стороны это звучит ужасно, но Пикассо укатил в Гавр вместе с художником Жоржем Браком. Сейчас они, наверное, целыми днями изображают глупые круги и квадраты, словно маленькие дети.

Ева не считала кубистский стиль глупостью, особенно после того, как Пикассо объяснил ей, что побуждало его создавать картины в этом стиле.

– Разве я не заслужила немного удовольствия для себя? А Пабло и впрямь нужно преподать урок за то, как он относился ко мне последние несколько месяцев, разве не так?

Еве хотелось сказать, что Фернанда сама скоро получит заслуженный урок, но она вовремя придержала язык. В Париже она научилась тому, что надо уметь вовремя промолчать.

– Ревность, несомненно, пробудит в нем былой огонь, и Убальдо – идеальный мужчина, который поможет мне добиться этого. Пикассо всегда сходил с ума при мысли о том, что другой художник может мной обладать. Он считает это высшей изменой. – В зеленых глазах Фернанды отражался холодный расчет. – Поймите меня правильно, Марсель. Мне нужен Пикассо; во всяком случае, мне нужен он, но не такой, как теперь. Мне хотелось бы, чтобы он относился ко мне лучше. Я уж не говорю о той страсти, которую он когда-то испытывал ко мне.

– Что же вы хотите от меня?

Фернанда улыбнулась, и в ее голосе прозвучало легкое удивление.

– Вашей преданности и, разумеется, вашей дружбы. Завтра Пикассо возвращается из Гавра, и нам с Убальдо понадобится доверенное лицо – такой человек, которому он может поверить. Мне правда жаль, что я так неожиданно привлекла вас к этой истории. Надеюсь, вы не возражаете. Но, как видите, я опасаюсь, что сейчас наступит решающий момент.

Ева едва не подавилась кофе. Она побледнела, бросила салфетку и резко встала из-за стола. Фернанда удивленно посмотрела на нее.

– О Господи. Похоже, я вас смутила. Но, обещаю, что от вас не понадобится ничего ужасного. Замолвить словечко здесь и там или прикрыть меня, если кто-нибудь спросит, были мы вместе или нет. Такие маленькие хитрости можно превратить в приятную игру, если не относиться к ним слишком серьезно.

В следующий момент, прежде чем Ева успела собраться с духом, Фернанда встала и отряхнула меховую оторочку на манжетах. Со стороны это выглядело как завершающий жест. Все, что делала Фернанда, и каждое слово, которое она произносила, служили напоминанием о том, кто руководит событиями.

– Достаточно об этом. Мне хотелось бы подобрать для вас модную шляпку. Их никогда не бывает много. Вчера я посетила прелестную лавку на улице Камброн, где видела прелестную шляпку-«колокол». Она как раз подойдет к вашей прическе.

Одно было совершенно ясно: пытаясь заручиться ее расположением с помощью шикарных завтраков или модных шляпок, Фернанда собиралась изменить Пикассо.

На следующий день, когда первые весенние почки начали распускаться на парижских деревьях, Пикассо вернулся из Гавра. Он устал от долгой поездки по железной дороге, поэтому отправился на Монмартр, чтобы провести ночь в Бато-Лавуар, а потом поговорить с Фернандой. Он знал, что не сможет вынести очередное драматическое представление без хорошего ночного отдыха.

Когда он открыл дверь студии и услышал знакомый скрип, то увидел что-то, просунутое под дверь. Это был грубый коллаж: кусочки, приклеенные на картонке. Вещица выглядела почти как талисман, и он мгновенно понял, что это был ответ на картину, которую он отправил Еве.