– Это что, бумаги для налоговой? – спрашивает Костя.

– К сожалению, нет, – отвечает Ольга. – Это то, что у нас на самом деле.

– Хуево, – говорит Гриша и отодвигается от стола: он все видел и не хочет больше сидеть с Костей рядом.

Если бы это была шахматная партия, думает Оля, игру пришлось бы вести по каким-то немыслимым правилам. Надо примирить двух королей, а все, что у нас есть, – призраки давно сбитых фигур да тени фигур, еще не введенных в игру. Доска фактически пуста; на ней только трое.

Сколько таблеток надо принять сначала, а сколько – потом? Как быстро начнется кровотечение? Насколько это будет болезненно? Елене Прекрасной не приходилось отвечать на эти вопросы – ни четыре тысячелетия, ни двадцать лет назад техника медикаментозного аборта еще не получила широкого распространения.

Ольга продолжает говорить. Она говорит о том, почему возросли затраты, о том, что еще несколько месяцев – и лавочку можно будет закрыть. Она понимает, что оба ее собеседника знают это не хуже ее – но говорит не спеша, словно усыпляя их. Они, вероятно, думают: вот бестолковая курица, только отнимает у нас время. Надо было сразу послать ее нахуй. Вот теперь приходится сидеть рядом с этим уродом.

Они сидели рядом целый семестр. Локоть к локтю, голова к голове. Целый семестр не отступая и не сдаваясь они добивались Прекрасной Елены. Они писали за нее конспекты и делали лабораторные. Приносили цветы и поили портвейном. Прекрасная Елена благосклонно улыбалась и никому не оказывала предпочтения.

Сколько мужчин было в ее жизни потом? Скольких из них она на самом деле любила? Любила ли она на самом деле хоть кого-нибудь? Если да – то этим счастливцем не был ни Гриша, ни Костя. К концу года они поняли это сами.

Вот ответы на вопросы, которые Ольга задала врачу: сначала две, потом три. Это будет не больнее обычных месячных. Кровотечение – в пределах одних суток.

Организм работает как хронометр. Прошло двадцать пять часов – ничего не происходит. Ольга смотрит на Костю и Гришу, на Константина и Григория, на двух королей, двух мальчишек-студентов.

– Что мы будем делать? – спрашивает она. – Я хочу спросить вас как главных инвесторов: есть ли у нас магистральный план развития? Что вы можете предложить, чтобы снизить издержки?

Она знает ответ: надо вернуться к старой системе, предоставить старые скидки на баннеропоказы в холдинге Гриши, обеспечить поддержку ресурсов Кости. Она знает ответ и знает, что они его тоже знают.

Оба молчат, и тогда Ольга начинает комбинацию осторожным, почти бессмысленным ходом. Это всего лишь смутная угроза, пробный шар.

– Например, мы можем продать компанию. Если мы это сделаем сейчас, мы получим хоть что-то.

На их лицах читается разочарование. И это все? Ради этого нас собрали здесь?

– Хуйня, – говорит Гриша, – ее никто не купит.

– Да, – кивает Костя, – нет на нашем рынке игроков, которые смогут ее нормально поддерживать. Ты и сама видишь – какие издержки. Никто и не возьмется.

Им неприятно соглашаться друг с другом, но предложение Ольги столь нелепо… им больше ничего не остается.

– Ну, мы можем поискать кого-нибудь извне, – говорит Ольга.

Кто был пришельцем извне двадцать два года назад? Как его звали? Чем он обворожил Елену Прекрасную? Почему она вышла замуж так стремительно, что оба ее ухажера не успели даже перед лицом общего поражения примириться друг с другом?

Ольга не знает его имени. Все, с кем она говорила об этой истории, называли его «посольский сынок», будто у него не было индивидуальных черт, только родовые. Через две недели после свадьбы молодые улетели к его родителям в Париж – что, на Ольгин филологический взгляд, дает еще одну рифму к истории Елены Прекрасной и троянского царя Париса.

В отличие от Менелая, Григорий и Константин не могли преследовать беглянку. И она сама, и ее похититель были надежно укрыты железным занавесом – куда более прочной завесой, чем та, что создала Афродита, помогая Парису и Елене бежать из Спарты.

Они были молоды и амбициозны. Каждый видел в другом свидетеля своего фиаско. Дружба закончилась, уступив место соперничеству: факультет стал тесен им, а потом – торговля компьютерами, а теперь – маленькая индустрия русского Интернета.

– Не думаю, что кого-нибудь извне это заинтересует, – неуверенно говорит Костя.

– Но если такой мудак найдется – мы продадим ему компанию, чего нет, – говорит Гриша.

И тогда Ольга вводит в игру новую фигуру, для которой нет термина в традиционных шахматах. Это – Чужак, Король с другой доски.

– У меня есть покупатель, – говорит она.

– И какова его цена? – спрашивает Костя.

– Он хочет выкупить наши доли или всю компанию целиком? – спрашивает Гриша.

– Он хочет купить долю только одного из вас, – говорит Ольга, – и мою долю в придачу.

Можно ли удержать компанию, в которой ты не владеешь контрольным пакетом? Можно ли получить с нее прибыль, если ты просто вложил деньги, но не имеешь полного контроля и не сидишь каждый день в офисе, как сидит Ольга Крушевницая? Составляют ли в сумме доли Ольги и любого из двух акционеров контрольный пакет?

Ответы: нет, нет, да.

– То есть он согласен только на контрольный пакет, – говорит Костя.

– И он хочет выкинуть из бизнеса одного из нас, – говорит Гриша.

– Да, – кивает Ольга, – мне кажется, это логично. Вы же больше не хотите работать вместе.

Два короля колеблются, призрак Прекрасной Елены появляется в дальнем конце доски.

– Поймите, – продолжает Ольга, – я сама иду на это потому, что хочу сохранить компанию хоть как-то. Хочу, чтобы она не погибла бессмысленно.

Может быть, в шахматах это называлось бы словом «пат». Ни у одной из сторон нет хода. Если один из них встанет и скажет «я продаю свою долю», второй тут же назовет меньшую цену.

Можно ли в этой ситуации бросить монетку? Или следует довериться генератору случайных чисел? Может, лучше разойтись сейчас и провести раунд закулисных переговоров? Насколько очевиден их исход?

Да, он очевиден. Покупатель, кто бы он ни был, имеет возможность сбавлять цену до бесконечности. Когда есть два продавца, один покупатель, и объект продажи дешевеет с каждым днем, цена неизбежно стремится к нулю.

Остается только один вопрос, и они задают его скорее для проформы, потому что им все еще кажется, что ответ на него не так уж важен.

– А кстати, кто это? – говорит Костя.

И тогда Ольга называет имя.

– Я как-то смутно представляю… – начинает Гриша, но Ольга говорит: я сейчас все объясню.

Она начинает. Ксюша хорошо запомнила все то, что нарыл по своим каналам Павел Сильверман. Ольга повторяет ее слова, почти ничего не добавляя от себя.