— Давно забытое выражение, — улыбнулся премьер и, помолчав, сказал: — А вы сами знаете, какой, по-вашему, должна быть судебная медицина?

— Ну да… Но с точки зрения практического эксперта.

— Пойдемте, — решительно сказал премьер и, уже повернувшись, сказал: — Смелее, смелее. Сейчас вам дадут слово, и вы с трибуны скажете всем о том, как вы понимаете эти проблемы и ваше видение решения проблем.

— Да вы что, я же к моргу привык, там все молча… я не оратор, — заскулил Огурцов, поглядывая по сторонам — куда бы сбежать.

В общем, через десять секунд из зала выбежала госпожа министр здравоохранения и, почтительно выслушав то, что коротко ей сказал премьер, посмотрела в сторону Огурцова и процедила только одно слово:

— Идемте. — И выражение ее лица было таким, что ни в сказке сказать, ни пером описать! В зале она усадила Огурцова на первый ряд, а сама прошла в президиум.

Дальнейшее — как Огурцова представляли, как он шел через огромную сцену и как оказался за трибуной — он никак не мог вспомнить. Радовало одно: пока шел — не упал. И то хорошо. На трибуне он стоял и растерянно смотрел в зал, не зная, с чего начать, и только аплодисменты из зала — мол, давай, доктор, начинай, не стесняйся — заставили его откашляться и начать свое выступление:

— Господа делегаты, уважаемые профессора и академики! Не посетуйте на то, что я сейчас оказался здесь, на этой трибуне. Я — представитель той медицинской специальности, которая не изменилась со времен СССР. Эта специальность — судебная медицина. Все подходы к экспертизе как трупов, так и живых лиц остались все теми же, что и были. Ну, изменились кое-какие названия, ну, изменились кое-какие формулировки, но оснащение подавляющего большинства моргов осталось все тем же — полуразрушенные здания, те же доисторические микроскопы и, самое главное, — мы делаем массу никому не нужной работы. Ведь какова основная задача судебного медика? Правильно — установить факт насильственной смерти, а установив таковую — работать. Но таких смертей идет не так много. А нам приходится вскрывать все те трупы, которые нам не нужны. Скажите, для чего вскрывать труп умершего от туберкулеза человека, если он много лет лечился и причина смерти на сто процентов ясна и без вскрытия? Туберкулез — это для примера. Ведь таких заболеваний много. Мало того, сейчас я вообще выскажу крамольную мысль: зачем вскрывать трупы людей, погибших в условиях очевидности, — например, сто человек видят, как гражданин Х. стал перебегать дорогу и его сбило машиной. Зачем, скажите, его вскрывать? Далее — общая беда службы состоит в том, что ею исподволь, неформально, руководят ритуальные службы. Они платят деньги, они указывают, кого и когда вскрывать и какие деньги брать — то есть бюро судебно-медицинской экспертизы частично превратилось в коммерческую организацию!

Затем: экспертиза живых лиц. Ведь почти в 75 % случаев мы работаем на корзину. Почему? — спросите вы. А вот почему. Берем человека, которому сосед стукнул по лицу. После этого травмированный идет в милицию, пишет заявление, и маховик следствия закрутился. При этом пострадавший уже помирился с соседом. Но участковый все это проверяет, собирает гору бумажек, и все только для того, чтоб в суде это дело прекратили. Ну, или в прокуратуре сделали бы то же самое. А вы знаете, сколько сил и, главное, времени на это уходит? И вот сознавать, что добрая половина твоей работы оказывается пустой, как говорится, идет в корзину… от этого энтузиазма совсем не прибавляется. Работа начинает казаться ненужной.

Да, вот еще: наша работа регламентируется Конституцией РФ, Уголовным и Уголовно-процессуальными кодексами, законами РФ, правилами Министерства здравоохранения РФ… И, конечно, местными приказами и указами. Так вот — все они зачастую противоречат друг другу, а если и не противоречат, то прочтение и понимание одних и тех же пунктов приказов в разных областных бюро трактуется по-своему. И таких разночтений — множество. И еще. Областное бюро судмедэкспертизы подчиняется местному министерству. А скажите, как можно делать экспертизы… ну, например, по врачебным делам, если министерство может диктовать, какие выводы им нужны? Проведение такого рода экспертиз противоречит закону. А выхода нет, ибо все подобные экспертизы в другие регионы не направишь. «А почему местные министерства могут диктовать экспертам?» — спросите вы. Да очень просто. Деньги для своего областного бюро выделяют региональные министерства. А кто платит, тот и… Ну, вы знаете! Вот эти финансовые взаимоотношения ставят судебную медицину на задворки всей российской медицинской империи. Поэтому-то экспертизы продолжают финансироваться «из остаточного принципа». То есть, перефразируя Булгакова, наши судебно-медицинские бюро являются организациями «второй свежести».

А теперь о главном! Что надо сделать для того, чтобы судебная медицина стала по-настоящему функциональной и профессиональной? Не буду говорить о материально-технической базе и ее кардинальном улучшении — это и так понятно. Здесь одно, и самое главное, решение — нам крайне необходимо создание независимой федеральной службы судебно-медицинской экспертизы! По-настоящему независимой, по-настоящему самостоятельной.

И тут он увидел, что делегаты стали подниматься с мест и покидать зал. И поток покидающих зал делегатов становился все больше и больше. Увидев такое, он замолчал и растерянно оглянулся туда, где в президиуме сидели руководители медицинской империи России, и увидел, что рядом с ним уже стоит госпожа министр.

— Вот видите, — спокойно сказала она, — никому не интересно слушать о судебной медицине. Ведь 90 % врачей никогда с вашей службой дел не имеют и, по сути, ничего о ней не слышали, а потому и тратить время…

— То есть ни время, ни деньги на нас нечего тратить, так как мы никому не нужны?

— Да, по большому счету ваша служба министерству не нужна. Но она нужна МВД и Следственному комитету. Вот и получается дилемма: либо оставить все как есть, либо разделить между этими двумя структурами. Но это еще более неприемлемо. И вы понимаете почему?

— Да, тогда слово «независимая» станет неприложимым к судебной медицине.

— Вот именно! Но создавать единую федеральную службу тоже трудно, ибо ее придется разделить на две: саму судебно-медицинскую экспертизу и службу наподобие коронерской, как в ряде стран Запада. А сделать такое невозможно по причине огромных финансовых затрат. Вот и вся правда о том, почему…

Слушая эти слова министра, доктор Огурцов вдруг почувствовал, что пол под ним содрогнулся и его затрясло, причем довольно сильно. Он с недоумением глянул в зал, но там почти все уже вышли, а оставшиеся сидели совершенно спокойно, разговаривая о чем-то своем, не обращая внимания на стоящих у трибуны.

— Гражданин, гражданин! — вдруг раздался женский голос. — Что с вами? Вы так кричали!

— Что кричал? — сиплым голосом спросил Огурцов, недоуменно оглядываясь. — А где зал, где министр?

— Так вы кричали: «Вернитесь, вернитесь, я еще расскажу, расскажу, расскажу…»

И только после этих слов до него стала доходить правда — все это был сон! Он-таки уснул! Это все приснилось: и премьер-министр, и выступление! А самолет еще только приземлился…