– Нам придется, – грустно улыбнулся старший капрал. – Но не волнуйтесь, мы подготовимся должным образом.

– Подготовиться к тому, что там можно увидеть… Очень сложно.

Темнота катакомб казалась густой и всеобъемлющей. Словно она простиралась впереди до бесконечности, и даже фонарь Рауля не мог пронзить этот душащий кисель. Впереди не было ни единого предмета, за который мог бы зацепиться свет. Будто тьма ожила, будто ждала подходящего момента, чтобы поглотить его.

Рауль Джермайль мотнул головой, чтобы отогнать гнетущие мысли. Он здесь ради Филиппо. И ради той симпатичной полицейской, что так старалась отыскать его друга.

Друга. Он и правда считал Филиппо другом. И, возможно, зашел в этом слишком далеко, покрывая его деяния.

Хватит об этом. Он слишком много думает. Резкое движение рукой, и он оставил мелом засечку на едва подсвеченной фонарем стене.

Мертвецки бледная засечка на холодном камне, впитавшем в себя запах затхлого воздуха.

В темноте пещеры время как будто остановилось. Он не мог сказать, прошла ли всего секунда или целый век. Ему казалось, что он шел уже несколько часов, но время, казалось, тянулось бесконечно. Тишина была оглушительной и гнетущей. Казалось, что выхода нет, и он оказался в ловушке.

И в этот момент он увидел что-то впереди.

Силуэт.

– Филиппо?

Его слова эхом пронеслись по пещерам, неприятно повторяя его басистый голос. Но силуэт молчал.

Рауль все шел к нему и шел, но очертания человеческого тела оставались такими же темными и непроницаемыми.

– Кто там? Ответьте!

Он сам удивился, насколько приказным был его голос. Насколько привык он раздавать указания, не терпящие возражений. И как пронеслось сквозь кровь в венах раздражение, что этот странный силуэт не собирается ему подчиняться.

Шаг за шагом стучат его крепкие ботинки по полу, и силуэт мало-помалу приближается. Вот он уже стоит перед ним, и остается лишь направить свет фонаря ему в лицо.

Кудрявые черные волосы, непроницаемые глаза, волевая челюсть, рассеченная улыбкой. Он столько раз видел эту улыбку…

В зеркале.

Рауль отшатнулся, не веря своим глазам. Это… это какой-то мираж? Оптическая иллюзия?

Но двойник продолжал улыбаться. Рука его медленно достала из-за спины какой-то предмет.

Электрический шокер.

Тот самый, что всегда использовал Рауль, когда… требовалось. Небольшая черная точка – вот и все, что остается после пыток электрическим током. Небольшая черная точка – отметина на телах сотни людей, прошедших через него, Рауля Джермайля.

Он потерял им счет. Дорога бизнесмена не бывает проста, и Рауль нашел свой путь. Путь власти и контроля. Путь, сопровождаемый криками и мольбами, которые за столько лет Рауль научился не слышать. Путь, приведший его на вершину.

Путь, приведший его сюда.

Двойник улыбался, и улыбка его становилась все шире – настолько широкой, что губы треснули, разрывая покрытые щетиной щеки. Глаза – его собственные черные глаза – налились кровью, делая его похожим на хищное животное.

Так он выглядел для своих жертв?

И двойник – нет, сам Рауль Джермайль – двинулся вперед. Едва ли похожий на человека, монстр-палач приближался к своей жертве неизменно, как бы та ни старалась отступить. И, оказавшись прямо у его лица, тихо шепнул, поднимая электрошокер:

– Поиграем?

Две женщины, связанные страхом за свою жизнь. Несколько уколов и бутылка чистой воды помогли Энид прийти в себя, и ее огромные карие глаза впились взглядом в лицо склонившегося врача.

Напряженное молчание можно было резать ножом. Три пары глаз наблюдали за действиями женщины в белом халате, женщины с дрожащими руками, покрытыми ссадинами и ушибами.

Она думает, что умрет, если ослушается. Она в руках невменяемого психопата, плывущим взглядом наблюдающего из-за потрескавшихся стекол собственных очков. Его разум уже давно не здесь, мысли текут ручьем, пробивающим себе путь среди неисследованных людьми пустошей, проходят через камни, где еще не шли мысли обычных людей. Ручей петляет, и никто не знает, где он окажется в следующую минуту. Опасность, непредсказуемость. И потому женщина продолжает отточенные до автоматизма действия, чтобы не вызвать его гнев.

Кристиан следила за движениями ее рук, за инструментами в ее руках. За губами, едва шепчущими что-то, неслышимое им. Неслышимое всем, кроме Энид.

И Энид кивнула.

– Филиппо… – тихо позвала она. Она хотела приподнять голову, но не сумела, и врач поддержала ее. – Филиппо, подойди ко мне.

Филиппо приблизился, аккуратно забирая Энид у женщины. Та отошла, встав на некотором расстоянии от Флориса и осторожно покосившись в его сторону. Юноша оцепенел, не замечая ее присутствия. Он смотрел на Энид, и ручей его мыслей все тек и тек средь неизведанных земель.

– Филиппо…

Бледная рука легла на небритую щеку.

– Я хочу сказать тебе кое-что… Кое-что очень важное…

– Я… Я слушаю.

Энид слабо улыбнулась.

– Помнишь, я все говорила про поле, полное цветущей скабиозы? Как хотела отвести тебя туда…

– Мы выберемся оттуда и сходим! Я обещаю! Я отложу все дела!

Она помотала головой.

– Нет. Не говори ничего. Мы… не сможем. Судьба дала нам так мало времени…

Филиппо хотел было возразить, но она прижала пальцы к его губам.

– В том поле… Я чувствовала себя свободной. От людей… от слухов…

Она закашлялась, все еще улыбаясь.

– Сколько я бы не помогала людям, слухи, что это я довела своего мужа, преследовали меня по пятам. Даже когда я уехала, даже сейчас… Меня считают отвратительной убийцей.

– Это не так! Я…

– Но это не значит, что я плохая. И я знаю, что ты тоже не плохой человек, Филиппо. Я знаю тебя нежным. Я знаю тебя любящим. Я знаю тебя испуганным, восторженным, сильным, человечным. Я знаю, что ты… хороший.

Филиппо застыл, когда она едва провела рукой по его щеке.

– Я знаю, ты делал ужасные вещи. Но это… в прошлом. Ты можешь измениться. Ты можешь стать иным. Ради меня.

– Я…

– Не надо больше. Деньги того не стоят. Пожалуйста.

Огромная, едва сжимающаяся от склеродермии рука обхватила бледную ладонь.

– Обещаю. Только выберемся отсюда, и…

Энид улыбалась. Улыбалась грустно и столь слабо, что Филиппо замолк. Затихли звуки вокруг. Не было слышно дыхания, не было слышно стука пятерых сердец, запертых в маленькой камере.

– У нее… заражение крови из-за открытого перелома руки. Я ничего не могу сделать. Она сильная… Продержалась дольше, чем могла бы.

Голос врача эхом прошелся по камере. Наступила тишина.

Филиппо бережно взял Энид на руки, прижимая ее к себе. Ее руки слегка приподнялись, чтобы лечь ему на плечи.

– Я… люблю тебя, Энид.

– И я… лю…

Руки медленно упали, и время остановилось.

Звуки вокруг загустевали, словно замороженные в