И доверчивые историки переписывают душещипательные сцены — как укрывшиеся в замке воины, горожане с женами и детьми решили подорваться, чтобы избежать жутких казней. Как их укрепляли пасторы, какие возвышенные речи произносились, как прощались и молились… Хотя все это от первого до последнего слова было выдумано пастором Рюссовом и другими проповедниками, старавшимися вдохновить ливонцев на борьбу с русскими. Кстати, ложь-то довольно прозрачная, догадаться о ней совсем не трудно. Потому что при взрыве не уцелел никто. И о том, что на самом деле происходило в замке, рассказать было некому. Возможно, в пороховой погреб попало ядро, а скорее, взорвались по неосторожности или по пьяному делу. Страшный взрыв снес дома вокруг цитадели, погибло много осаждающих, а еще больше горожан. Нашим ратникам пришлось тушить пожары, вести спасательные работы. Но неприятельская пропаганда объявила всех пострадавших жителей… ну конечно, жертвами расправы свирепого русского царя! А самой трагедии приклеила ярлык — «венденская кара».

Боевые действия во время Ливонской войны

Правда, сам Иван Грозный даже не подозревал, что он кого-то «покарал». Он намеревался устроить в Вендене торжества по случаю окончания похода, но город был настолько разрушен, что празднование пришлось перенести в Вольмар. И было что праздновать! За 2 месяца под руку государя перешло 27 городов. Теперь севернее Двины было занято все, кроме Ревеля и Риги. Подступать к рижской твердыне царь не стал. Ее осада потребовала бы отдельной кампании, больших затрат и крови. Но ее окрестности уже контролировали русские, и Иван Васильевич надеялся, что жители города, поразмыслив, сами перейдут к нему. Оценят безопасность под его защитой, торговые выгоды — об этом он и написал рижанам.

Основания для таких надежд имелись. Россия находилась на вершине побед. Авторитет царя был огромным. Ливонские дворяне старались поступить на его службу. Купцы и ремесленники Нарвы, Дерпта, Пернова отнюдь не жаловались на свое положение. К Грозному обратились князья Мекленбурга, просили подтвердить права на Рижское архиепископство, полученные ими от Сигизмунда. А за это соглашались, чтобы архиепископ стал подданным государя. К нему попросились обратно даже Таубе и Крузе! Да-да, прислали письмо к тому самому царю, которого ославили как «зверя». Выражали желание снова служить ему, обещали помочь в покорении Риги, Курляндии. И Иван Васильевич отнесся к ним вполне милостиво! Почему бы и нет? Шпионы есть шпионы, а что перебежали и пакостей написали — такое уж их шпионское ремесло. Ответил им, что согласен принять. Глядишь, еще пригодятся.

27 сентября в Вольмаре государь дал пир воинам. Никакие испытания, беды, невзгоды, измены, которые ему пришлось пережить, так и не ожесточили Ивана Васильевича. Не смогли превратить его в мрачного и замкнутого человека. Радоваться он тоже умел. Искренне, широко, по-русски. Снова, как когда-то под Казанью, чествовал всех соратников, от бояр до рядовых. Снова все они вместе со своим царем сидели за накрытыми столами, и он поздравлял воинов, славил их доблесть, награждал. Победа была общая — и веселье общим. Иван Грозный усадил за праздничные столы и польских пленников. Обласкал их наравне с победителями, одарил шубами, кубками, ковшами, дал денег на дорогу и отпустил на родину.

С Полубенским он отправил несколько писем. Баторию пояснил, что русские не трогали его земель, только «свою отчину чистили», поэтому и причин для конфликта нет. То же самое царь изложил в письме гетману Ходкевичу — «убытка тебе здеся ни в чем нет, и ты бы о том не кручинился», лучше будет подумать о заключении мира. Но адресатами Грозного стали и Курбский с Тетериным. Это были не наемные шпионы Таубе и Крузе, а люди, предавшие свой народ, страну, Веру. И тут уж о снисхождении и всепрощенчестве речи не было. Сейчас, после раскрытия нескольких заговоров, государь знал очень многое, что натворили они и их соучастники. Как раз во втором послании к Курбскому он все это перечислил вплоть до убийства Анастасии. Коротко, четко, буквально по пунктам. Дескать, удостоверься, нет ничего тайного, что не стало бы явным. Вот и полюбуйся на себя, какой ты «борец с тиранией».

Ну а о подлинном характере царя, о том, насколько он в действительности был склонен к мести и кровавым расправам, мы с вами можем судить по известным фактам. Например, он простил даже Магнуса. Изменника возили в ставке государя, он трясся в ужасе, со дня на день ожидая заслуженной казни. Но Иван Васильевич счел, что он достаточно наказан этим страхом. Когда возвращались из похода и приехали в Дерпт, государь освободил Магнуса. Взял с него новую присягу, обязал в будущем выплатить штраф в 40 тыс. гульденов и вернул десяток городов — властвуй в своем «королевстве» и больше не шали. А на дальнейшем пути, в Пскове, Грозный осмотрел ливонских пленников. В Россию угоняли жителей городов, которые пришлось брать с боем. Но царь оставил только некоторых, кто непосредственно дрался против русских, а большинство отпустил. Идите по домам!

Нет, не было жестокости. Да и причин для нее вроде не было. Казалось, что война на западе близится к успешному завершению. И на юге обстановка складывалась неплохо. Туркам казаки создали дополнительную проблему и еще раз поссорили их с Речью Посполитой. Удалой низовой гетман, одной рукой сгибавший подковы и из-за этого получивший прозвище Подкова, отправился с казачьим отрядом в Молдавию. Объявил себя братом предыдущего самозванца Ивонии, сверг господаря Петра и сел на престол.

А Баторию, кроме внутренних смут, досталось от татарских «союзников». В Крыму умер Девлет-Гирей, ханом стал его сын Мехмет-Гирей. Но жен и наложниц у крымских царей было много — а соответственно, и царевичей в избытке. И братья Мехмета от разных матерей считали себя ничуть не хуже его. Завидовали, начали склонять на свою сторону мурз. Чтобы его не скинули, новому хану срочно требовалось укрепить позиции, заслужить поддержку орды. А это можно было сделать только одним способом — захватить побольше «ясыря». На Русь идти было опасно: как бы, наоборот, не растерять авторитет. И Мехмет-Гирей устремился на Украину. Выжег и разорил всю Волынь, угнал массу невольников. Потом написал Баторию, что крымцы совсем не нарушали мира, они просто «искали» собственных врагов, князя Острожского и низового гетмана Шаха. Правда, искать-то их было незачем. Всем было известно, что Острожский жил в Остроге, а резиденцией Шаха являлся Немиров. Но к этим городам, где можно было получить по зубам, татары даже близко не сунулись.

Тем не менее, Баторию пришлось притвориться, будто он поверил, и отослать в Крым крупные суммы во избежание дальнейших набегов. Но Мехмет-Гирей обратился и в Москву Причем царю он преподносил свой рейд как разрыв союза с Польшей. Ради дружбы просил «всего ничего»: отдать Астрахань, свести казаков с Дона и Днепра и заплатить 4 тыс. руб. Ему послали «в подарок» тысячу руб., разумеется, без Астрахани. А насчет казаков ответили стандартной отпиской: днепровские — подданные польского короля, а донские — это «беглецы российские и литовские», ни от кого не зависят, и их велено казнить, если они появятся в государевых владениях (хотя в это же время многие донцы находились не только во владениях, а ходили с царем в Ливонию и пировали вместе с ним в Вольмаре).