– Молю Бога, чтобы я мог забыть об этом, – с горечью сказал Эдуард.

* * *

Не было королю покоя. Он не мог ни спать, ни есть. Все время он слышал какие-то голоса. «Убей его! Убей его! Это единственный надежный способ». А потом: «Мой сын, заботься о своих братьях, я оставляю их на твое попечение». Ему казалось, что за эти два дня он прожил десять лет. Всякий раз, когда посыльный приходил к нему, он пугался. «Что теперь?» – спрашивал он себя. Уж не обнаружилась ли его тайна?

Глаза королевы молили его. Он читал в них, что он слабовольный дурак. «Убей! Убей! Убей!» – говорили глаза королевы.

Никогда еще его сыновья не казались ему такими прекрасными, подающими такие надежды; никогда прежде он не понимал, как любит их. Глаза их матери с тоской смотрели на них. «Что вы за отец, милорд, – с горечью спрашивала она, – как вы можете подвергать ваших сыновей такой опасности?»

Если бы он мог забыть свой торжественный обет! Если бы он вновь мог почувствовать себя молодым, смелым, не боящимся смерти! Он ведь и вправду был еще молод, но его тело, испытавшее слишком много наслаждений, не по годам постарело. Он стал очень тучным, и малярия, подхваченная во Франции, не покидала его. Он слишком много наслаждался обильной пищей, прекрасным вином и женщинами. Теперь он просил мира и покоя, но в этом ему было отказано. Приходит время, когда человек должен мириться с Богом, грешить можно в юности, а в зрелом возрасте следует раскаиваться в старых грехах, а не совершать новые.

«Я не смогу это сделать», – говорил он себе; и тогда он видел потемневшие от страдания глаза королевы, слышал, как ее губы шептали: «Это так просто. Убей! Убей! Убей!»

* * *

«Неужели эта ночь никогда не кончится?», – спрашивала себя Джейн. Она никогда прежде не видела Эдуарда таким встревоженным. Он лежал рядом с ней в очень удобной и роскошной кровати, но сон не шел к нему. Его лицо утратило свой обычный багровый цвет, при свете свечей оно казалось смуглым. Он настоял на том, чтобы зажечь свечи. Он не мог вынести темноты.

– Эдуард, – прошептала Джейн, – ты должен попытаться заснуть.

– Бесполезно, Джейн. Я не усну сегодня.

Она нежным прикосновением убрала волосы с его лба.

– Это потому, что ты еще не решил, что делать с Георгом. Эдуард, реши сейчас, что ты поступишь по справедливости. Реши, и пусть все идет своим чередом.

– Джейн, – промолвил он, крепко сжав ее руки, – ты не понимаешь. Ты не можешь понять.

– Я могу, и я понимаю.

В мерцании свечей королю казалось, что комната все больше наполняется тенями.

– Как темно! – сказал он. – Это самая темная ночь, которую я когда-либо видел.

– Может, зажечь еще свечей?

– Нет, оставайся со мной, Джейн. Придвинься поближе. Они немного помолчали. Вдруг его руки, обнимавшие ее, напряглись.

– Джейн, – прошептал он. – Ты ничего не видишь?

– Где? – спросила она.

– Там, возле двери… Мне кажется…

– Там нет ничего, только шторы.

– Мне показалось, что я видел фигуру, стоявшую там.

– Это всего лишь ветер шевелит шторы.

– Какая ветреная ночь, Джейн. Темная, ветреная ночь. Вновь наступила тишина, а чуть погодя он молвил:

– Джейн, ты тоже не спишь?

– Мы этой ночью оба не уснем.

– Мне так нужно поговорить с тобой. Ты знаешь, что значат для меня эти два мальчугана. Они мои сыновья. Я возлагал на них большие надежды.

– Это вполне естественно, Эдуард, но… Он резко прервал ее.

– Почему ты говоришь «но»?! Что означает это «но»?

– Если у твоих сыновей нет права на корону, то пусть лучше ее будет носить кто-нибудь другой.

Он вдруг рассмеялся.

– Ты не думаешь, что говоришь. Если мой брат Георг окажется на троне, то никто не будет в безопасности. Сама Англия не будет в безопасности. Лучше я нарушу клятву, данную отцу.

Она заметила, что он пристально смотрит на шторы, закрывающие дверь.

– Я говорю, – сказал он еще громче, – лучше я нарушу обещание, данное отцу, чем позволю Георгу взойти на престол.

Теперь она знала, что было у него на уме, догадалась, что он сейчас сделал, и потому молча лежала возле него, дрожа всем телом.

– Попытайся заснуть, Эдуард, – прошептала она немного погодя. – Утром ты сможешь все обдумать.

Но сон не приходил. Они лежали тихо, притворяясь, что спят, но оба не могли забыть о том, что как раз за этими окнами в ночное февральское небо вздымаются серые стены башни Боуйер.

* * *

Бочонок мальвазии. Георг икнул и с удовольствием осмотрел его. Прислан Эдуардом. Эдуард пытается умилостивить его. И неудивительно! Мыслимое ли дело, Георг владеет секретом, способным сокрушить его злейшего врага, а таким врагом, всегда утверждал Георг, был не его брат, а жена брата. Что за радость была бы увидеть униженной ее гордыню! Она, которая заставляет других стоять перед собой на коленях, сама должна стоять на коленях до потери сознания. А что до ее драгоценных маленьких ублюдков… ну что ж, это не так уж важно. Это дело может подождать, пока Эдуард умрет, а сам Георг окажется на троне.

Мальвазия оказалась отличной. Он всегда любил это вино. Какие приятные сны оно может навевать даже в тюремной камере! Интересно, сколько еще продержится Эдуард? Он слишком тучен, весь протух от своих болезней. Это уже совсем не тот Эдуард, каким с детства помнил его Георг. «Король умер! – пробормотал он. – Да здравствует король! Эдуард умер. Да здравствует король Георг!»

Он выпил за здоровье короля Георга. Сын Георга, герцог Кларенсский, а не сын Эдуарда станет в один прекрасный день Эдуардом V Английским.

Он выпил еще вина. Его стало клонить в сон, он оцепенел и не заметил двух людей, вошедших в камеру. Они были одеты в темные неприметные одежды, разговаривали шепотом и старались не смотреть друг на друга.

Одинокий фонарь, стоявший на выступе в стене, тускло освещал комнату. Лежа на кровати, герцог храпел и стонал во сне. В свете фонаря его лицо казалось желтым, богатый камзол весь пропитался вином.

Двое мужчин молча подошли к кровати и посмотрели на герцога. Один взял его за ноги, другой – за голову, но как только они приподняли его, Георг открыл глаза.

– Что такое? – спросил он сонно.

Они сразу же убрали свои руки. Один из них сказал:

– Ваша светлость, тысяча извинений. Мы не хотели тревожить вас.

– Мы подумали, что Ваша светлость просит еще выпить, – сказал другой.

– Выпить? Принесите мне выпить… сюда… сейчас… Человек, державший его ноги, подошел к изголовью кровати. Он склонился над Георгом и прошептал: