Мой муж был очень высок. Я обняла его и прижалась щекой к его груди. Обняла его очень нежно и опустила веки, надеясь, что мои руки его успокоят, но тотчас снова широко открыла глаза.

От дофина пахло ландышем.

В ужасе я отпрянула. Он был в том же костюме, что и на казни: черный дублет с черными бархатными рукавами, в прорезях видна белая атласная рубашка. Белая, как и нижняя юбка у мадам де Пуатье. На столе возле него лежал его черный бархатный берет с единственным серым пером, в тон серой ленте на головном уборе мадам.

— Она, — прошептала я. — Ты был с ней. Поэтому ты и снял мое кольцо?

Лицо Генриха вспыхнуло. Он уставился в пол. Ему стыдно было на меня смотреть. Я разглядела платок в его ладони: белый шелк с вышитой на нем большой черной буквой D. Словно признаваясь, Генрих кинул его на стол.

— Ты, — выдохнула я, — ты ненавидишь своего отца, потому что он плохо относится к королеве. Теперь ты должен ненавидеть самого себя.

— Все случилось само собой, Катрин, — произнес он тихо, голос его дрожал. — Я никогда не хотел причинить тебе боль.

— Она тебя использует! — яростно воскликнула я. — Раз ты теперь дофин, она принесет тебе в жертву свою добродетель. Она тебя завлекает.

— Нет, — покачал головой Генрих. — Она любила меня, когда никто другой меня не любил. Любила меня и Франциска, как мать. Даже когда отец отдал нас испанцам. Когда она узнала, что Франциск умер, это ее чуть не убило. Она любила его не меньше меня. Она понимает, что для меня значит его смерть, больше, чем кто-либо другой.

— С каких это пор матери утешают сыновей, раздвигая перед ними ноги?! — крикнула я.

Мой муж дернулся, словно я дала ему пощечину.

— Из уважения к тебе, — хрипло сказал он, — я удерживался от соблазна так долго, как мог. Мы оба с этим боролись… пока горе не сломило нас. Сегодня мы впервые согрешили, и Господь уже наказал меня, послав тебя сюда, чтобы я видел, как тебе больно. — Генрих впервые посмотрел мне прямо в глаза. — Я очень старался полюбить тебя, Катрин, но она похитила мое сердце задолго до твоего приезда. Знаю, что это грех, и если Господь покарает меня, то за дело. Но больше я не могу без нее жить.

Он взял что-то с туалетного столика и вложил мне в ладонь. Кольцо-талисман.

— Возьми его, — добавил он. — Это суеверие, противное Богу. Не надо было соглашаться его носить.

Я молчала, сжимая в руке нежеланный подарок. Острый нож причинил бы мне меньше боли. Слезы сами потекли по щекам, я не могла сдержать их. Ненужная, некрасивая… до сих пор у меня было достоинство, а теперь и его не осталось.

Круто повернувшись, я побежала к себе. Слезы не унимались даже после того, как мадам Гонди прогнала фрейлин, даже когда она стала целовать мои руки, даже когда обняла меня и тоже заплакала.

С этого дня Генрих носил только цвета Дианы — белый и черный.

Вероятно, завидуя сыну, его величество вызвал к себе любовницу, не слушаясь советов врачей.

Утром я каталась верхом с герцогиней д'Этамп и ее вечной спутницей Мари де Канапль. Мари пополнела, а герцогиня за время долгой разлуки с любовником стала еще тоньше. Дамы о чем-то разговаривали, но когда я приблизилась к конюшне, они быстро отстранились друг от друга. Герцогиня улыбнулась, не разжимая губ, словно голубя проглотила. Мадам де Канапль обнажила острые лисьи зубки. Наша беседа во время прогулки была вымученной, обе женщины вели себя со мной сдержанно. Когда поездка окончилась, я пошла во дворец, а подруги позади меня тотчас зашептались и захихикали. И я решила никогда больше не проводить с ними время.

По глупости я думала, что им стало известно о моем слезливом свидании с Генрихом. Наверняка весь двор знал о романе моего мужа с мадам Пуатье, а я узнала об этом последней.

Но за коварной усмешкой герцогини скрывалось нечто большее. Мне стоило внимательнее прислушаться к загадочным намекам мадам Гонди, когда она одевала меня к ужину. Во дворе есть люди, замыслившие что-то против меня. И теперь я поняла, что мадам Гонди пыталась меня предупредить, а я отмахнулась от ее слов.

В тот вечер король устроил банкет. Гостями были многочисленные представители семьи Гиз. Гизы происходили из королевского рода Анжу, у них имелись небольшие претензии на трон. Королю было на руку с ними ладить. В тот вечер он развлекал герцога, его жену и их дочерей, Рене и Луизу. Рене была еще маленькой, но Луиза, темноглазая красавица, была невестой на выданье. Юный Карл уже год как обращал внимание на женщин, и Луиза явно произвела на него впечатление.

При первой же возможности я удалилась в свои покои. Мне тяжко было вести себя по-светски. Стараясь отвлечься, я продолжила работу над натальным гороскопом Генриха. Через какое-то время моя тоска ослабла, я сосредоточилась на своем занятии. Я сидела за гороскопом допоздна, пока не явились мадам Гонди и фрейлина. Они раздели меня и причесали.

За столиком в своем тесном кабинете я изучала гороскоп. Генрих родился под знаком Овна — упрямый знак, управляемый Марсом, а его асцендент — Лев, как и у меня. Атрибут королевской власти.

В ту ночь я сосредоточила внимание на пятом доме наших гороскопов — доме детей. Мечтала найти там счастливую новость, обещание наследников. Но оба наших гороскопа находились под влиянием Скорпиона, знака лжи и скрытых в темноте тайн.

Все это нарушило слабую надежду, которую я питала в последние несколько часов. Ни намека на детей. Нашими жизнями заправляли обман и темные силы. Мне стало страшно, я попыталась убедить себя, что неправильно поняла мрачный настрой Скорпиона в отношении пятого дома. В Лион я привезла работы Агриппы, а потому решила обратиться к одной из его книг: вдруг там я обнаружу нечто, указывающее на светлое будущее. В том месте, где мы остановились, была библиотека, где я хранила свои книги. Накинув халат, я вышла из комнаты.

Мои апартаменты располагались на третьем этаже, а библиотека и покои короля и королевы — на втором. Я неслышно спустилась с лампой в руке по винтовой лестнице, соединявшейся с внутренним двором. В конце ноября ночь была по-прежнему ясной и звездной, огромная желтая луна отбрасывала передо мной тени. Тонкий халат давал мало тепла, да и каменные перила под рукой были жутко холодными. Оказавшись на втором этаже, я почувствовала, что дрожу.

По обе стороны входа во внутренний двор росли два высоких можжевельника. Я кивнула стражникам, привыкшим к моим ночным прогулкам. В библиотеке я изучила полки, нашла второй том Агриппы, сунула его под мышку и с лампой в руке двинулась в обратном направлении.

Далеко я не ушла. Возле можжевельников раздался смех. Звук доносился с лоджии за королевскими апартаментами. Терраса выходила на тот участок двора, который мне предстояло пересечь.

Инстинкт подсказал мне опустить лампу и спрятаться в тени можжевельника. Смех стал громче, на террасе появилась женская фигура, освещенная луной.

С лоджии ее позвал мужской голос: