Появление Сашутки обрадовало и взволновало старика.

— Полюшка! — обнимая жену за плечи, сказал Изволин. — Придется тебе к Заболотько сходить насчет картошки. Гость ведь пожаловал от Иннокентия...

— Сашутка? — догадалась Пелагея Стратоновна.

— Он самый.

— За мной дело не станет, — и Пелагея Стратоновна начала торопливо одеваться...

Никита Родионович и Андрей сегодня были настроены празднично. Во-первых, обрадовал неожиданный визит делегата партизан — Сашутки и, во-вторых, приятно было встретиться с Денисом Макаровичем, которого оба давненько не видели. Новостей и волнующих вопросов накопилось много. Первую новость сообщили Ожогин и Грязнов. Частями Красной Армии освобождены Винница, Бельцы, Николаев, Черновицы, Одесса. На южном участке фронта наши войска перешли государственную границу и заняли румынские города Серет, Дорохай, Боташани, Рэдэуцы.

— Теперь уж скоро и к нам пожалуют, — сказал взволнованно Изволин. — Недолго осталось ожидать... Недолго. Мы третьего дня с женой Одессу вспоминали. Какой город был до войны!

Ожогин и Грязнов удивленно переглянулись.

— Третьего дня? — переспросил Андрей.

— Да, в пятницу... — поняв удивление друзей, улыбнулся Денис Макарович. — Слушаем «большую землю» аккуратно.

— Значит, наши новости уже известны? — переспросил Никита Родионович.

— Конечно, — ответил Изволин. — И не только мне, но и всему городу. — По лицу старика промелькнула грустная тень. — Страшно иногда все предвидеть, но в нашем положении это обязательно. Моего... Леонида заменили другие.

Вопросов Денису Макаровичу не задавали и о подробностях не расспрашивали. Никита Родионович вспомнил, как однажды Изволин говорил ему, что руководит лишь одной группой патриотов, а во главе всего подполья стоит другой человек — «Грозный».

«Значит, есть и запасная рация и через нее поддерживается связь», — решил про себя Ожогин.

Много интересного сообщил Сашутка. Партизаны Кривовяза изловили предателя Зюкина и рассчитались с ним.

— Наконец-то, — облегченно вздохнул за всех Андрей. — А то ходишь с петлей на шее...

— Как же его поймали? — поинтересовался Денис Макарович.

Сашутка рассказал, что, боясь вновь попасть в руки партизан, Зюкин пытался укрыться в глухой, отдаленной деревеньке. Он не знал, что там около месяца отлеживались пять тяжело раненых партизан. Двое из них знали Зюкина в лицо. Покидая деревню, партизаны накрыли предателя в хате старшины.

— Он ли это был? — высказал сомнение Никита Родионович.

— Он, — твердо заверил Сашутка. — Ребята притащили его документы, фотокарточки.

Сашутка сообщил и другие новости.

В двадцати километрах от города на восток, в лесу, есть заводик по изготовлению чурок для немецких газогенераторных машин. Немцев на заводе нет. Они боятся такой глуши. Директором чурочного завода совсем недавно назначили Владимира Борисовича Сивко — человека Кривовяза. Через него нужно наладить связь партизан с городом.

— Мы стоим в тридцати километрах от завода, — сказал Сашутка. — Шесть дней назад получили приказание от командования фронта всей бригадой приблизиться насколько возможно к юроду. Что-то, видать, готовится. Комбриг просил передать, чтобы вы информировали «Грозного» и подыскали людей, подходящих для связи с нами, через завод.

Никита Родионович вторично слышал о «Грозном». Но для Андрея это имя было незнакомым, и он не без любопытства спросил:

— А кто такой «Грозный»? Почему мы раньше о нем ничего не слышали?

— Не знали, Андрюша, потому, что нам знать не следовало, — мягко ответил Никита Родионович.

Грязнов опустил голову и смолк.

Сашутка передал, что сейчас в бригаде только и разговоров, что об объединении усилий патриотов города и леса, о всемерной активизации ударов по оккупантам, о подчинении борьбы в немецком тылу интересам фронта.

— По всем данным, — заключил Сашутка, — фрицы паникуют. Жмут их наши здорово.

Изволин согласился. Да это и понятно. Дело идет к развязке. Сашутка должен заверить Иннокентия Степановича, что патриоты города сделают, как он просит.

На столе появился горячий картофель. Все с аппетитом принялись за еду. Когда первые картофелины были уже отправлены в желудок, Денис Макарович с досадой хлопнул себя по лбу:

— Дурак я, какой дурак, совсем забыл...

— Люблю самокритику, — нарочито серьезно заметил Сашутка.

Все рассмеялись.

Изволин вылез из-за стола, вышел в другую комнату и вернулся оттуда с глиняной бутылью. Обтирая с нее рукой пыль, он сказал, что сегодняшний день никак нельзя сухим оставлять, и разлил по стаканам остатки густой настойки.

Никита Родионович поднял стакан и встал. Его примеру последовали остальные.

— За тех, кто погиб смертью храбрых, и за живых, которые отомстят за них и доведут борьбу до конца!

Молча выпили.

Денис Макарович смотрел на друзей. В глазах его заискрилась одинокая, светлая слеза.

При выходе из квартиры Изволина, в коридоре, Ожогин и Грязнов столкнулись с Трясучкиным. Он был сильно пьян, еле держался на ногах. Встретив старых знакомых, Трясучкин обрадовался, засуетился.

— Ко мне!.. Ко мне! — тянул он друзей за руки. — Знать ничего не хочу... Теперь не выкрутитесь...

Действительно, выкрутиться не удалось. Пришлось уступить просьбам Трясучкина.

В комнате никого не было. Трясучкин, натыкаясь на мебель, с трудом добрался до буфета и стал шарить по полкам. Наконец, он обнаружил полную бутылку и поставил ее на стол. Так же упорно он искал закуску. Когда на столе появились куски засохшего хлеба, кости с остатками мяса, квашеная капуста, он усадил гостей на стулья и объявил:

— Выпьем.

Однако не оказалось рюмок, и Трясучкин снова полез в буфет, но на этот раз ноги его подвели. Он споткнулся и уронил рюмки. Со звоном разлетелись по полу осколки.

— Один чорт — петля ждет... Люди гибнут, а тут рюмки...

Достав стаканы, он трясущейся рукой разлил в них содержимое бутылки.

— Пей, братва, — приглашал он, — все равно пропадать. Бежит немчура проклятая... Бежит... А мы, дураки, понадеялись на нее. Бургомистр, собака, и тот лечиться поехал в Германию... Заболел, боров...

Он положил голову на руки и на мгновенье умолк.

— А вы? А мы что будем делать? — Трясучкин замотал головой, будто хотел сбросить одолевавший его хмель. — Хотя вам что... одинокие вы, а вот мне каково? А? Жена, Варька, барахла полон дом — куда податься? Ха-ха-ха... — закатился он. — Выслужился... выстарался... шею гнул и догнулся!.. Влез в хомут и не вылезу... Тьфу, дурак! — Трясучкин густо сплюнул. — Знать бы заранее, где падать придется, подстелил бы соломки... Да разве узнаешь. Ведь сила какая была! Силища! Диву давались... До Волги шагали и все — фу! Комендант сегодня говорит, что отступать дальше не будут, а сам торопит меня ящики сколачивать... Сволочь! О своей шкуре печется... Петля... Всем петля...