напишем: от дачи показаний отказался. Лады? Сокровища твои мы нашли, сам уже, небось, понял? И причину рывка знаем: следы заметать бегал. Так что нам от тебя ничего и не надо. Быстренько дело закончим, улики налицо. Завтра к тебе прокурор придёт, следователь то есть. Так ты ему так же — отказываюсь, мол, от показаний. Имею право — не свидетель какой-нибудь, а убивец. И в камере тебе респект и уважуха будет.

Про «респект и уважуху» — это Джексон у меня научился. Когда я его успел научить, уже и не помню. Но Женьке понравилось. Он повернулся ко мне:

— Алексей Николаевич, оформите, пожалуйста, отказ от дачи показаний, чтобы всё было, как положено. Да и пойдём уже. И так всё ясно.

Я достал лист бумаги и начал заполнять «шапку» объяснения: я, инспектор уголовного розыска… Дальше писать ничего не стал, понимая, что не для того заводилась вся эта комедия. Баранов, видя мои действия и не соображая, как словами можно выразить своё несогласие с происходящим, попробовал этот листок у меня вытащить из-под руки. Того было и надо. Митрофанов тут же вернул себе инициативу:

— Что, Димон, не согласен? Имеешь важную информацию? Хочешь чистосердечно раскаяться? Что ж, добро! В Советском Союзе не только суд, как говорил один знаменитый персонаж, но и милиция — самая гуманная в мире. Будешь вести себя правильно — зачтётся. Расскажешь?

— Расскажу, — глухо сказал Баранов, и из него полилось.

Из путанного монолога Баранова, которому и попить, и покурить дали, чтобы успокоился, получилось следующее.

Недели две назад, незадолго до своей неудачной хулиганки он познакомился у пивной палатки с одним «кентом». Попили пивка, он предложил продолжить. Взяли, что надо, платил «кент» и, и видно было, что он при деньгах.

Тут вмешался Джексон:

— Димон, а что ты всё «кент» да «кент»? Имя у твоего «кента» есть? Так и говори — Анатолий. Или Толян, как ты там его звал?

Это был блеф, но очень удачный. Баранов взглянул на Джексона с испугом, и в глазах его читалось: ну, раз вы и это знаете… Я бы не удивился, если у Баранова проскочила и другая мысль: а может Анатолий тоже задержан и кормит клопов в соседней камере?

Дальше рассказ Баранова выглядел так. Пошли на бережок. А что, погода тёплая. Самое то. Тут он на бережку и сказал, что вода — это вроде как его стихия. Баранов спросил, моряк, что ли? Он ответил, что, мол, типа того. Мужик суровый, пьёт много, но не пьянеет. Потом ещё пару раз встречались. И вот на третьей, пожалуй, встрече, сказал он, что ему переночевать негде, так получилось, баба из дома выгнала. Какого числа дело было, Баранов не запомнил, пил тогда много, но где-то в первых числах сентября.

Он и предложил по пьянке-то дачу родительскую для ночлега. Знал, что стариков там быть в это время не должно. Тогда Анатолий этот исчез куда-то на часок, а потом вернулся со свертком. На даче снова пили, а утром «кент» попросил похранить свёрток, пока он за ним не заглянет снова. Что в свёртке, смотреть не велел, иначе рога обломает. Он вообще страшный человек, как глянет иной раз — до самого нутра пробирает. И спорить с ним в такие минуты совсем не хочется. Баранов дал ему свой адрес, на том и расстались.

А в свёртке, ну как же не посмотреть? Может там отрава какая? Посмотрел, а там в одном пакете деньжищ куча, а в другом — золото: и серьги, и цепочки, и кольца с перстнями, много всего. Не по себе стало, про кражи-то в городе только глухой не слышал. А не выполнить поручение ещё страшнее. Уж больно суров этот его новый знакомый оказался. Да и сидел раньше. Баранов, сам немного посидевший, это вмиг распознал. За что, не говорил. Нет, никаких татуировок у него не видел, ни церквей, ни куполов. Только на руке якорь, вроде на левой. Когда увидел содержимое пакета, стал думать, куда это всё хозяйство деть, никак не придумывается, да с бодуна-то ещё. Сунул пока в диван, хотел потом перепрятать, да сам неожиданно сел. Новый приятель деньжонок-то за услугу немного оставил, вот и пошёл вразнос.

А как очухался, беда. Вдруг родители на дачу приедут, соберутся переночевать, станут диван разбирать, а там… Лучше не думать, что будет. А тут сокамерники начали байки травить про побеги всякие, рассказали и пару историй про фиктивные явки с повинной о преступлениях, которые на самом деле не совершали. Ну, и Баранов решил попробовать. И, удивительное дело, проканало.

Баранов перевёл дух. Он уже выкурил половину принесённой Джексоном пачки сигарет и выпил два графина воды.

— И куда же твой приятель намылился? — задал вопрос Митрофанов.

Баранова аж перевело всего. Было видно, что уж очень ему не хочется числиться в приятелях этого Анатолия. А потом произошла заминка, будто бы вспоминал чего-то Баранов. Или придумывал наспех.

— Так про Адлер что-то упоминал, про море. А больше никаких мест не называл.

— Когда собирался вернуться?

— Да я не знаю толком. Сказал только, жди в любое время.

Митрофанов продолжал с явно недоверчивым видом:

— Ты хорошо тут всё разложил. Только я тебе не верю. Ты как собирался дать знать дружку, где клад-то закопан?

Но на этот вопрос Баранов отреагировал легко, видимо давно придумал подходящий способ:

— Так надеялся, что удастся Лариске, сожительнице моей, весточку передать. Так, мол, и так, товар на даче, где ночевал, под хостой. А уж как хосту найти, пускай сам думает. Тут риска никакого. Лариска вообще не знает, что у моих стариков дача есть.

В конце, когда уже Митрофанов потянулся к кнопке, чтобы вызвать конвой, Баранов не удержался:

— А что мне теперь будет?

Митрофанов ответил несимметрично:

— А тебе говорили, что пьянствовать нехорошо? Вон старики у тебя какие правильные. Не сомневаюсь, что говорили. Не слушал? Вот теперь извлекай уроки.

Он сделал паузу и продолжил:

— А то давай разорвём твои показания (в глазах Баранова промелькнула искорка надежды), и бери мокруху на себя. Вариант номер один. Я тебе его уже рассказывал. Ты готов пулю принять вместо своего Анатолия? Не готов? Вот тебе и ответ на твой вопрос.

Когда мы покинули скорбные стены следственного изолятора, Митрофанов спросил:

— А что, Лёха, думаешь много нам этот крендель наврал?

Думал я не долго, потому что следил за тем,