На какое-то время у Кейт все поплыло перед глазами, и лишь после того, как священник заставил ее сделать еще глоток крепкого венского кофе, окружающим предметам вновь вернулись резкие очертания.

– Вы действительно верите, что легенды о Дракуле могут иметь какое-то отношение к…, похищению Джошуа? – спросил он почти шепотом.

Кейт вздохнула.

– Я понимаю, что это выглядит нелепо…, но если болезнь сохранялась в пределах семьи…, требовала двойного рецессива для проявления, а ее носителям нужна была человеческая кровь, чтобы выжить… – Она замолчала, устремив взгляд вдоль коридора, в направлении зала, где висел портрет.

– Небольшая королевская семья, – продолжал О'Рурк, – которой необходимо соблюдение тайны из-за характера их заболевания и совершенных преступлений, обладает достаточными средствами и властью, чтобы устранять недругов и сохранять тайну, даже для того, чтобы послать в Америку похитителей и убийц, которые выкрадывают ребенка…, ребенка, усыновленного по ошибке.

Кейт опустила глаза.

– Я понимаю. Это…, это бред.

О'Рурк отхлебнул из чашки.

– Верно, – сказал он – Такое впечатление может создаться, если только вы не принадлежите к церкви, которая в течение нескольких столетий занималась секретной перепиской как раз о такой злодейской семье, ведущей затворническую жизнь. О семье, которая появилась в Восточной Европе полтысячелетия тому назад.

Кейт резко подняла голову, отчего почувствовала острую боль Сердце у нее заколотилось, но она не обратила на это внимания.

– Вы хотите сказать…

О'Рурк поставил чашку и предостерегающе поднял палец.

– Для обоснования теории данных пока недостаточно, – сказал он. – Если только…, если только не увязать все с одним странным совпадением, со встречей с неким человеком, очень напоминающим постаревшего, непогребенного Влада Цепеша.

Кейт потеряла дар речи и только смотрела на него. О'Рурк полез в карман пальто и извлек оттуда небольшой конверт с шестью цветными фотографиями, фон был явно восточноевропейским: сумрачный промышленный город, средневековая улица, выстроившиеся вдоль обочины «дачии». Интуиция подсказала Кейт, что фотографии были сделаны в Румынии. Но ее внимание привлек человек на переднем плане – очень старый, на что однозначно указывала его поза, изгиб спины, иссохшее тело, угадывавшееся под просторной одеждой. Несмотря на то, что черты его лица между лацканами дорогого пальто и полями фетровой шляпы как бы размылись под воздействием времени и болезней, они казались знакомыми: нет усов, но зато широкая верхняя губа, выпяченная челюсть, глаза ввалившиеся, но все равно слегка навыкате.

– Кто это? – шепнула Кейт.

О'Рурк сунул фотографии обратно в карман.

– Один господин, с которым я впервые приехал в Румынию года два назад. Его имя вы, вероятно, слышали.

Прямо у них за спиной какая-то пара громко заспорила по-немецки. Футах в трех от Кейт и священника стояли американцы, судя по небрежной одежде, и наблюдали за ними, явно с нетерпением ожидая, когда освободится столик.

О'Рурк встал и протянул Кейт руку.

– Пойдемте отсюда. Я знаю местечко поспокойнее.

* * *

На открытках Кейт, как и любой человек, видела уже это большое колесо. Но в действительности оно оказалось куда лучше. Они с О'Рурком были единственными пассажирами в гондоле, в которой свободно разместилось бы человек двадцать. Пространство гондолы, хоть и безлюдной, было заставлено столиками со скатертями и посудой. Медленно вращаясь, колесо подняло их до высшей точки на высоту примерно двухсот футов и остановилось, пока внизу загружались новые пассажиры.

– Прямо колесо Ферриса, – сказала Кейт.

– Piesenrad, – откликнулся священник, облокотившись на перила и глядя в открытое окно на осеннюю листву, горящую в последних лучах осеннего Заката. – Что означает «гигантское колесо».

Как только он это сказал, облака погасли, небо стало сначала бледнеть, а потом – темнеть. Гондола медленно двигалась вниз, миновав посадочную площадку, и вскоре они снова оказались над верхушками деревьев.

По всему городу зажглись огни. Неожиданно осветились башни соборов. Возле Дуная Кейт узнала модернистские небоскребы городка ООН: Сьюзен Мак-Кей Чандра однажды рассказывала ей, как волновалась, когда впервые участвовала в конференции в штаб-квартире ооновского комитета по инфекционным заболеваниям.

Кейт нахмурилась, на секунду закрыв глаза, потом посмотрела на О'Рурка.

– Ну хорошо, расскажите мне все-таки об этом человеке.

– Вернор Дикон Трент. Слыхали про такого?

– Конечно. Это миллиардер-отшельник, вроде Говарда Хьюза, который сделал состояние на…, на чем? На электроприборах? Отелях? Еще он владеет большим художественным музеем его имени возле Биг-Сура. А разве он не умер в прошлом году?

О'Рурк покачал головой. Гондола устремилась вниз, и стали слышны звуки нескольких еще работающих аттракционов.

– Мистер Трент финансировал миссию, с которой приехал и я. В ее составе был один босс из ВОЗ, покойный Леонард Пэксли из Принстона, еще пара тяжеловесов. И приехали мы в Румынию сразу после революции. Подчеркиваю: сразу после. Труп Чаушеску еще не остыл. В общем, в Штаты я вернулся в феврале прошлого года, чтобы организовать по линии церкви кое-какую помощь для приютов, а до отъезда из Чикаго в мае того же года прочитал, что мистера Трента хватил удар и что он живет уединенно где-то в Калифорнии. Но когда я видел его в последний раз, он был еще в Румынии.

– Все верно, – сказала Кейт. – Время вмешалось в сражение за контроль над его империей. Он утратил дееспособность, но не умер.

Она поежилась от налетевшего внезапно прохладного ветерка.

О'Рурк прикрыл окно.

– Насколько я знаю, он еще жив. Но в тот раз, когда мы впервые приехали в Бухарест, я был поражен сходством мистера Вернора Дикона Трента со старинным портретом Влада Цепеша.

– Фамильное сходство, – заметила Кейт. Священник кивнул.

– Но то полотно, что мы видели сегодня, всего лишь копия…, сделанная лет через сто после смерти Влада Цепеша. Этот портрет может оказаться неточным.

Кейт посмотрела на огни старого города. Снизу доносились визги катавшихся на американской горке.

– Но если это все же фамильное сходство, то тогда должна быть связь с…, чем-то.

Последние слова прозвучали неуклюже даже для ее слуха, и она прикрыла глаза.

– В Румынии примерно двадцать четыре миллиона жителей, – тихо сказал О'Рурк. – А ее площадь составляет около сотни тысяч квадратных миль. Нам придется откуда-нибудь начинать, даже если все наши предположения ни черта не стоят.

Кейт открыла глаза.