— Это другая история, — ответила она и устало улыбнулась. — Не могли бы вы мне помочь, господин Тэб? Не в том деле, о котором мы только что говорили…

— Я готов помочь вам и в этом деле.

— Я верю вам. Но дело, о котором я хочу просить вас, более личного свойства. Помните, вы говорили мне о своем друге?

— О Рексе? — удивленно спросил Тэб.

— Да… Ведь он уехал в Неаполь, не правда ли? Я получила от него письмо с парохода…

— Бедный мальчик! Вероятно, он просит у вас фотографию с автографом?

— Больше того. Господин Лендер делает мне великую честь: он просит моей руки… Я не хочу показывать вам его письмо, это было бы нехорошо с моей стороны… Он просил меня поместить ответ в «Мегафоне». Написал, что у него в Лондоне есть доверенное лицо, которое перешлет ответ по беспроволочному телеграфу… Я подумала…

— Вы подумали, что я являюсь этим доверенным лицом? Нет, я ничего не знаю об этом…

Мисс Эрдферн облегченно вздохнула.

— Вы поместите ответ в газете? — спросил он.

— Я уже послала его в «Мегафон»… Если он вас интересует — вот он… — Она подошла к письменному столу, взяла лист бумаги и подала его Тэбу.

«Рекс, то, о чем вы просите, совершенно невозможно. Я никогда не дам другого ответа».

— Мне довольно часто приходилось получать подобные письма. Часто я на них даже не отвечала… Зная только то, что господин Лендер — ваш друг, не думаю, чтобы я ответила… Но племянник господина Трэнсмира имеет право требовать к себе некоторого внимания.

— Бедный мальчик! Сегодня утром я получил от него телеграмму: он доволен путешествием.

Тэб взял шляпу. Прощаясь с мисс Эрдферн, он сказал:

— Надеюсь, вы расскажете мне когда-нибудь «другую историю»? Разумеется, если пожелаете… Я должен предупредить вас: полиция может обнаружить, кем была неизвестная дама, посещавшая Трэнсмира… Верьте мне, я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь вам…

Она вдруг схватила его за руку и воскликнула:

— Двенадцать лет я жила под страшным гнетом! Из-за своего честолюбия!.. И если полиция заподозрит меня по той причине, что я внезапно покинула сцену…

— Так вы по этой причине покинули сцену?

— По одной из двух причин, — неохотно ответила она.

Уже стоя на пороге, Тэб задал ей давно мучивший его вопрос:

— Вероятно, вам известно, что находилось в потайном ящике, имитирующем кирпич?

— Я знаю лишь то, что там были документы, написанные на китайском языке.

— Не думаете ли вы, что они могут послужить ключом к разгадке таинственного убийства?

Она отрицательно покачала головой. Тэб улыбнулся ей и вышел из комнаты. Все его сомнения относительно мисс Эрдферн рассеялись: он понял, что беззаветно любит эту прекрасную девушку, любит давно, с того самого вечера, когда впервые ее увидел.

Веллингтона Брауна было трудно задержать: в полиции не нашлось портрета этого человека. Правда, у одного из пассажиров парохода, на котором Браун прибыл из Китая, оказался групповой снимок. Веллингтон тоже попал в объектив фотоаппарата, но лицо его вышло каким-то туманным и неясным. При помощи этого снимка и названных Тэбом примет один из лондонских художников набросал портрет, воспроизведенный потом почти во всех газетах.

Что касается Уолтерса, иначе Уолтера Феллинга, то он скрывался в небольшой комнатке гостиницы в одном из бедных и людных кварталов города. Он худел с каждым днем, и вряд ли даже самый опытный сыщик узнал бы его. У Уолтерса отросла борода, щеки ввалились — он очень изменился. Он знал, что ему нечего ждать пощады, — все улики были против него. Иногда по ночам, особенно в дождливую погоду, он отваживался выйти на улицу. Избегая кварталов, в которых его знали, он добирался до людной Рид-стрит, стараясь не попадаться на глаза полицейским. Он прочел все газеты, какие мог достать, и знал почти наизусть каждую строчку, относящуюся к убийству в Мэйфилде. Он недоумевал, почему Веллингтона Брауна сочли причастным к этому убийству. Но в любом случае известие о розыске Брауна его обрадовало: значит, не он один находится под подозрением.

Однажды вечером, когда он таким образом прогуливался по Рид-стрит, мимо него семенящей походкой прошел китаец. Слуга тотчас узнал И Линга — хозяин «Золотой крыши» часто бывал в Мэйфилде. Как на грех, Уолтерс в этот момент оказался под фонарем, лицо его было освещено. Однако китаец остался невозмутимым. Феллинг решил, что, погруженный в свои мысли, И Линг не обратил на него внимания.

И Линг после этой встречи продолжил свой путь по Рид-стрит. Свернув в узкий переулок, он остановился перед запертой дверью магазина и постучал. Дверь тотчас открылась, китаец вошел в темную переднюю и ощупью поднялся по скрипучей лестнице в одну из боковых комнат, освещенных четырьмя свечами. Стены комнаты были оклеены выцветшими от времени обоями. Единственным предметом мебели был широкий диван, на котором сидел пожилой китаец.

— Ио Ленг-Фу, как себя чувствует ваш постоялец? — спросил И Линг.

— Отлично, ваше превосходительство. Он спал весь день и только что выкурил три трубки. И выпил присланное вами виски…

— Я хочу его видеть.

И Линг положил на диван несколько монет. Старик взял деньги и проводил его наверх по лестнице в небольшую комнату, освещенную маленькой керосиновой лампой. На старом полинявшем матраце, на полу, лежал человек в одном нижнем белье. Веллингтон Браун с трудом приподнял голову и уставился на посетителя.

— И Линг, вы пришли покурить? — спросил он на кантонском наречии.

— Я не курю, — ответил китаец на том же наречии.

— Завтра мне нужно будет повидать старика Джесса… — Голова Брауна снова тяжело опустилась на матрац. — Я должен поговорить с ним о важном деле… — пробормотал он уже сквозь сон.

И Линг нагнулся и дотронулся до его запястья своими тонкими желтыми пальцами: пульс был слабый, но ровный.

— Каждое утро проветривайте комнату. Не пускайте сюда других курильщиков… Вы понимаете, Ио Ленг-Фу, его нельзя выпускать отсюда.

— Но сегодня утром он уже порывался уйти.

— Он останется здесь надолго: я хорошо его знаю. Когда он жил на Амуре, то не выходил из дома в течение трех месяцев… Трубка должна быть всегда наготове… Вы меня поняли… — Он неслышными шагами спустился по лестнице и вышел на улицу.

По дороге в «Золотую крышу» он обернулся лишь раз, но этого было достаточно, чтобы заметить человека, которого он уже видел, когда свернул в переулок, и который следил за ним. Теперь он стоял на противоположной стороне улицы и старался держаться в тени. Войдя в гостиную, И Линг открыл ящик письменного стола, затем подошел к окну и стал наблюдать. Человек остановился напротив дома. Фонарь освещал его затылок, тогда как лицо оставалось в тени. И Линг позвал слугу.