вторую веревку. Березовые ветви и ствол так царапали ее ноги, что она опасалась, как бы у нее в будущем не остались шрамы.

В будущем?

Она ведь еще не поднялась наверх.

Она снова открыла глаза и снова от кончиков пальцев до самого сердца ее обдало холодом страха при виде водоворота. Она с трудом удерживалась от паники — от того, чтобы броситься в этот омут и тем самым положить всему конец.

Она снова закрыла глаза, и ей стало легче.

Ей крикнули, она ответила — все было в порядке.

И начался необычный подъем.

Виллему никак не решалась покинуть березу, но в конце концов оторвалась от нее. Прошептав «спасибо», она в последний раз обняла руками тонкий ствол, немного протащила его за собой — и береза выпрямилась. А сама она повисла вверх ногами.

Отец Марты придерживал ее за пояс, чтобы уменьшить нагрузку на щиколотки. Но они все же были перегружены, тем более, что она старалась согнуть ступни, чтобы веревка не соскользнула.

Раскачиваясь и поворачиваясь из стороны в сторону, они медленно, рывками, поднимались наверх, ударяясь о скалистый берег и повисая в воздухе. Юбки Виллему теперь не прикрывали ее ноги. Она чувствовала возле своих коленок лицо мужчины, а его барахтающиеся ноги — возле своего лица. Но какое это имело значение теперь? Главное, она поднималась наверх!

Если, конечно, выдержат веревки.

И снова она обратила свои сбивчивые молитвы к Богу, в которого не верила, пока не нуждалась в нем.

Ей хотелось увидеть всех своих близких, сказать им, как много они для нее значат. Она чувствовала тоску по жизни.

Веревки устрашающе трещали.

— Осторожнее! — крикнул отец Марты.

Виллему почувствовала, как чьи-то руки ухватились за ее израненные щиколотки. Другие руки ухватились за руки ее спасителя.

Они были наверху!

Под ними был страшно крутой обрыв, на краю которого и стоять-то опасно. И ради нее совершенно незнакомый человек рисковал жизнью!

Она была тронула до глубины души, она плакала от благодарности.

Медленно опускалась она в густую траву. И, по закону подлости, упала прямо лицом вниз — и так и осталась лежать, не смея пошевелиться.

Она чувствовала под собой твердую землю! Заботливые женские руки поправляли на ней одежду. Ее перевернули на спину.

Виллему смотрела на черные верхушки елей, вырисовывающиеся на вечернем небе. Она видела серьезные лица, озабоченно глядевшие на нее.

— Спасибо, — прошептала она, — спасибо вам всем, спасибо за то, что вы спасли мне жизнь! Мне так хотелось жить!

— Сколько же Вы пролежали так, фрекен? — спросила мать Марты, растирая руками замерзшие ладони Виллему. И когда мужчины развязали веревку на ее щиколотках, она, наконец, почувствовала, что замерзла: в своем смертельном страхе она совершенно не чувствовала холода.

— Сколько… — прошептала она со сведенным судорогой лицом. — Я не знаю. Думаю, что с полудня.

— Господи, — пробормотал один из мужчин, в котором она узнала фермера из-под Гростенсхольма, соседа родителей Марты. Двое других были его сыновья. — Вы можете стоять на ногах?

— Да, могу, — ответила она и неуклюже поднялась. Но в следующий миг ноги у нее подкосились. — Нет, не могу… — растерянно произнесла она.

— Я приведу коня, — решил фермер. Повернувшись к сыновьям, он сказал: — Бегите в Элистранд. Нет, Липовая аллея ближе! Объясните им все!

— В этом нет нужды, — попробовала было возразить Виллему, но они уже ушли.

С ней остались только родители Марты. Она по-прежнему беспомощно лежала на траве. Она чувствовала во всем теле нечто странное, будто что-то новое росло в глубинах ее существа, не выходя пока на поверхность.

Возле ее ног лежал небольшой букет из осенних листьев — в память о Марте.

Мать перехватила ее взгляд.

— Да, мы обычно приходим сюда два раза в неделю, чтобы почтить память Марты. У нее ведь нет могилы. Она считается самоубийцей, а таких, как она, не хоронят на кладбище. Кстати, ее так и не нашли, поэтому мы и выбрали это место.

— Так и не нашли?

— Нет, омут не отдал ее. А туда ведь не спустишься!

Марта… Там, внизу… Скорбь наполнила душу Виллему.

— Но откуда тогда всем известно, что…

Отец девушки тяжело вздохнул.

— Двое рыбаков видели, как она падала, слышали, как она кричала.

Виллему жалобно вздохнула.

— А как это произошло с Вами, фрекен? — спросил отец. — Вы упали с обрыва?

— Нет, вовсе нет, меня столкнули, — не задумываясь, ответила она. Они переглянулись.

— Как Марту… — медленно произнес отец. — Но его же здесь нет, он мертв. Говорят, он похоронен в Ромерике…

Лицо Виллему залилось лихорадочным румянцем.

— Эльдар Свартскуген? Нет, он не делал этого! Он не поступал так с Мартой, это просто злые сплетни!

Им явно было не по себе. Отец сказал:

— Те двое рыбаков… Кстати, они были не здешние… Они видели, как Марта падала, потому что посмотрели наверх, услышав ее крик. И они тут же поднялись сюда и увидели человека, направлявшегося от ручья к лесу. Они видели, как он шел среди деревьев, они заметили, что у него были светлые волосы и волчьи глаза.

Эльдар. У Виллему не было в этом сомнений.

— Она ждала от него ребенка, — добавила мать. — Мы знали об этом.

Спрятав в колени лицо, Виллему долго сидела неподвижно, переживая внутреннюю драму. Они тактично молчали.

Потом она встала на свои дрожащие ноги, глубоко вздохнула, чтобы преодолеть дурноту, постояла так немного и направилась к елям. Под ними лежала охапка наполовину увядших цветов. Виллему медленно перебрала их, сделала из них красивый букет, оставив самый большой цветок себе. Потом положила букет на могилу Марты, стала на колени и некоторое время стояла так, не шелохнувшись. Потом поднялась и бросила последний цветок через тропинку, прямо в ручей.

Вернувшись к ее родителям, она почувствовала, что не в силах говорить от пережитого ею потрясения.

— Последний… это… я похоронила никому не нужную любовь. Ненужную, бесполезную, длившуюся целый год любовь…

Мать Марты сказала тихо:

— Любовь никогда не бывает бесполезной, фрекен Виллему. Любовь делает человека сильнее и чище. Даже если он любит негодяя. Мы знали о Вашей слабости к Эльдару Свартскугену, и мы так переживали за Вас, потому что наша Марта тоже питала слабость к нему. Но нам не подобало говорить с Вами.

— Теперь с этим покончено! — горячо, торопливо, с каким-то триумфом произнесла она. — Теперь с этим покончено, я свободна, у меня открылись глаза, мои мысли снова ясные. Вы знаете, я верила ему, потому что хотела верить. Я упрямо поворачивалась спиной ко всем предостережениям, считая их злостными сплетнями. О, Господи!