(лапами) вдруг резко сменил угол наклона под сорок пять градусов.

С дружным визгом, в обнимку, мы покатились куда-то вниз по железной трубе и буквально через минуту вылетели к подножию Стеклянной горы почти в том самом месте, где нас поймали. Мне повезло, я упал спиной на Митьку. Мой мохнатый напарник взвыл, попытался в отместку цапнуть меня за ногу, но промахнулся.

Слава богу, нам обоим хватило ума не перелаяться в такой ситуации. Мы сумели взять себя в руки (лапы) — видимо, уточнять придётся всегда — и трезво оценили обстановку.

— Митя, это точно ты?

— Сам ещё не понял, Никита Иванович. А можно вопрос?

— Нет.

— Почему?

— Потому что я не Красная Шапочка — с волками разговаривать…

— И чё? — всерьёз заинтересовался он, старательно махая хвостом.

— Итак, мы с тобой должны отправиться в чужую страну, к некоему царю Дормидонту, у которого находится какая-то редкая птица, — не вдаваясь в лишние объяснения, пробормотал я. — Та, которую нам непременно нужно взять без спроса и доставить заказчику, так?

— Так, а чего париться-то, батюшка сыскной воевода? — безмятежно зевнул во всю пасть серый Митя. — Можно подумать, вы в детстве никогда курей у соседей не воровали?

— Знаешь ли, нет!

— А яблоки в чужом саду?

— Тоже нет. Насчёт всех других возможных краж скажу заранее — нет! Увы и ах, дорогой друг, мне никогда и ничего не приходилось красть, у меня было очень чистое и не замутнённое мелкими преступлениями детство.

— Тады, считай, не было его…

— Дело вкуса, меня оно вполне устраивало. — Я решил остановиться, пока не поздно. — Хорошо, положим, у меня нет такого опыта. У тебя он есть?

— А то! Каждый деревенский мальчишка подворовывает, ежели может. — Волк с гордостью выпятил широкую грудь и начал загибать пальцы. — Яблоки зелёные в чужом саду сорвать — это ж наипервейшее дело. Картошку с соседского огорода выкопать да в ночное в костре запечь — без этого как?! Ну а уж опосля десяти годков курицу в другой деревне спереть, мамке подарить, а коли придут, всё на цыган проезжих свалить — вот оно где удаль да лихость зарождается! А вы… скучно…

— Я тебя уволю.

— По какой статье?

— По уставу. Не положено, чтоб в отделении милиции волки служили.

— Дык… я ж не по своей воле?!

— Вот об этом и речь, — мягко закругляя разговор, напомнил я. — Раз ты такой спец по мелким кражам у трудового населения, то, пожалуйста, помоги мне украсть… тьфу, спасти томящуюся в плену у деспота и тирана бедную птичку!

— О, можно, выходит, и так наше задание обернуть?

— Обернуть можно как угодно, главное — сделать.

— Это службишка, не служба, — философски ответил Митяй, нагло плагиатя русские народные сказки. — Служба будет впереди! Садитесь, что ль, поедем…

— Э-э, я тебе спину не сломаю?

— Держитесь крепче, — насмешливо фыркнул он и чуть присел, чтобы мне было удобнее вскарабкаться. До этого случая мне ни разу не приходилось ездить на неосёдланных (впрочем, и на осёдланных тоже) волках, но жизнь и не такому научит…

— Дорогу знаешь? — на всякий случай уточнил я.

— Знаю. Даром, что ли, меня Бабуленька-ягуленька на прощанье обнимала…

Я удивлённо уставился на Митю. Он задрал морду вверх, гордо демонстрируя синюю ленту с бантом на могучей шее. Как ошейник не годится, как украшение тоже, скорее какому-нибудь котёнку подошло бы, а вот зачем наша эксперт-криминалистка повязала это здоровенному волку? Ответ нашёлся довольно быстро, и вовсе не благодаря моим или Митиным усилиям.

— Никитушка, соколик, слышишь ли? — прямо из синего банта донёсся тихий голос бабки.

Уж простите, но иначе её называть не могу, и всё тут!

— Да, мы на связи! — откликнулся я, быстро спрыгивая наземь.

— Митенька с тобой?

— Разумеется. Бабуль, как вы там?

— Как сыр в масле, — придушенно выдохнула она. — Колдовать не могу, с родным домом в разлучении, девки глупые истерят да меж собой цапаются, а меня на старости лет белкой молодой обернули — смех и грех!

— Я думал, вам нравится…

— Не доводи, участковый! Старый ум в молодом теле не к великой радости. Как вспомню, какое мне на всё Лукошкино уважение было, аж сердце заходится. А теперь даже ты за дуру мокрохвостую держишь…

— Бабуль, не надо, ну что вы, — смутился я, слыша на той стороне явственные всхлипы. — Всё будет хорошо, мы разберёмся, я найду эту птицу, а потом мы что-нибудь придумаем.

— Ох, Никитушка, прости старую, не сдержалась. Я ить что сказать-то хотела: ты как птицу красть станешь, её саму бери, а клетку не трогай!

— Про этот сюжет я знаю…

Связь оборвалась.

Характер у Бабы-яги остался прежним, властности ей не занимать, поэтому мои уверения в том, что я тоже в детстве читал сказку про Ивана-царевича и Серого Волка, её не волновали. Ну и пусть, как-нибудь сами справимся.

Правда, каким образом везти обратно на Стеклянную гору маленькую птичку без клетки? В карман её не засунешь, в руках держать тоже рискованно — сведёт пальцы от усталости, так и выпустишь пернатую егозу на вольную волю. Честно говоря, опыт обращения с птицами у меня был небольшой и в массе своей отрицательный.

Я про свою ежедневную войну с бабкиным петухом, если кто не в курсе…

— Поехали, что ль, Никита Иванович?

— Поехали, Мить. — Я вновь влез на спину волка, уже не в пример ловчее. — За шерсть буду держаться, не больно?

— Навродь покуда не очень, — милостиво разрешил он, прошёл пару шагов, убедился, что я не упаду, и перешёл на мерную волчью рысь.

Сначала я держался неуверенно и скованно, словно бы ожидая подвоха от своего же сотрудника. Ну типа резко остановится, сбросит меня, перекинув через голову, и всё такое. Каждому, кто хоть раз ездил на своём лучшем друге (это я о Мите Лобове?!), знакомы подобные ощущения. Ну, в крайнем случае попробуйте вспомнить те минуты розового детства, когда отец брал вас на плечи. Лично я это помню. Вот по-моему, всё было так же легко и весело…

Митя шёл на всех четырёх с хорошей скоростью призовой чистокровной лошади на каких-нибудь скачках Дерби. Если я правильно помню это название, поскольку сам никогда на скачки не ходил, на лошадей не ставил и вообще мало что об этом знаю. Дело в ином…

Волчья рысь не в пример мягче и легче лошадиной, ездить на Сивке-Бурке куда сложнее. Митя хоть и стал волком, но внутри, в сознании, ощущал себя человеком, поэтому по-человечески относился к тому человеку, которого нёс на спине. Уж извините за «масло масляное», трудно соблюдать высокий литературный