Из того же фонда и Николасу предложили замок себе выбрать. Чужой конфискат, конечно, но не сам же он его отбирал! Император отобрал, а ему — подарил. Все вопросы — к рейхс-императору. И не какая это не скупка краденого, а справедливая награда! Кстати, никакого сочувствия к ограбленным монархам Николас не испытывал. Поделили, понимаешь, великую некогда империю на уделы, а сами о независимости рассуждают! А независимость на деле — только их личная, народу от нее одни беды. Мало того что внешнему врагу противопоставить нечего, так и между собой эти монархи непрерывно грызлись. Да и границы всех «суверенных» государств столько раз перекраивались! У кого кэр появлялся, тот враз у соседей земельку отбирать начинал. Так что пусть посидят на пенсии. Или в имперском совете с совещательным голосом!

В Бренне Николас после «объединительного» конгресса задержался на декаду. Хотел сразу стартовать, но его местные аристократы буквально за руки удержали, понапихав в них приглашений на различные приемы. Приглашения несли лично, а принять умоляли чуть не слезно, не «уважить» просили, а «осчастливить» своим присутствием. Не привыкший к такой навязчивости кэр в результате получил жутко плотный график перемещений, хоть в дракона обращайся и лети, чтобы успеть. Пару раз он, кстати, так и сделал.

В свой прошлый визит в Бренн Николас в гости сам напрашивался, чтобы разные коллекции и художественно-архитектурные красоты посмотреть. И принимали его, скорее, как диковинку. Надо же, кэр, а искусством интересуется! Теперь же он стал главным украшением любого мероприятия. Так сказать, «основным блюдом», которым хозяева угощали остальных гостей.

Вообще-то Николас считал себя человеком интеллигентным (а чем еще разночинец может утешаться?!), то есть к лести и богатству относящимся скептически. Это в теории. А на практике всеобщее подчеркнутое внимание и уважение ему льстило и приятно согревало душу. Нет, он старался положением не злоупотреблять и вначале искренне в это верил. Глупостей он и раньше не говорил, и шутки у него часто были остроумными. Так что то, что его слова стали по салонам передавать и пересказывать, вполне естественно. Ну, почти… А на подхалимов (из студентов, других не было) он и раньше и сейчас внимания старался не обращать; зато когда вокруг тебя столько людей крутится, есть из кого друзей выбирать. А среди этих людей умные и интересные тоже встречаются, так что круг общения у него много более интересным стал. Вот сказал он на одном из первых мероприятий, которое посетил, что его люди науки интересуют, так на все следующие приемы самых разных ученых приглашать стали. С ними интересные профессиональные беседы вести можно о той же артефакторике или медицине, о современных веяниях и разработках, новых подходах поговорить, с интересными приемами в алхимии ознакомиться. А уж про магию разума он за несколько дней больше узнал, чем за всю предыдущую жизнь. Поверхностно, конечно, но и поглубже при желании можно будет разобраться, для чего он адресами с наиболее интересными учеными обменялся, в смысле хрустальные шары им подарил. Впрочем, подарки ученым делал не только он. Многие аристократы тоже вдруг к науке страстью воспылали и большие пожертвования на нее сделали.

От всеобщей любви и уважения Николас изрядно разомлел. Но и про то, что ему положено отморозка изображать, тоже не забывал. Правда, это у него теперь, скорее, в виде безобидных шуток проявлялось, но репутация и людская молва на этот образ продолжали работать. Например, на одном из балов партнершу, слишком плотно к нему прижавшуюся, он телекинезом подхватил и весь танец так в воздухе перед собой, как куклу, и проносил. Сказал потом, что она якобы ему на ногу наступила.

Другой девице, пытавшейся держаться с ним слишком развязно и нарочито эпатировавшей публику крепкими словечками, сделал замечание. Та как раз слегка толкнувшую ее в танце девушку нецензурным словом обозвала.

— Сударыня, я бы на вашем месте поостерегся так выражаться. Давно заметил, что когда кто-нибудь какое-нибудь слово часто произносит, потом оно к нему в качестве прозвища пристает!

Девица глубоко задумалась, а вот все бывшие рядом навострили уши и стали поглядывать на нее с плотоядными улыбками…

На утиной охоте, когда вся стая птиц взлетела после нескольких выстрелов из арбалетов, рванул следом в форме дракона и накрыл ее целиком языком пламени. Говорят, некоторые птицы на землю уже печеными упали.

В общем, в Лерден Николас вернулся в благодушном настроении и сознании собственной значимости. Немного удивился, что его никто не встречает, но вспомнил, что он никого о своем появлении и не предупредил. По шару-то ни с кем так ни разу и не связался.

Дома Марион была одна, если не считать кухарку и горничную. Гостей не было никаких. Прямо как во времена, когда он еще не стал кэром. Так что похвастаться высшим орденом империи удалось только перед матушкой. Впрочем, встреча с ней от этого менее радостной не стала, только более «домашней», что, может, и к лучшему. А то все парадные приемы да рауты…

Ему пришлось самому подробно рассказывать о своих похождениях. От его попытки расспросить, как обстояли дела дома в его отсутствие, мать отмахнулась:

— Все живы! Ты, главное, о себе рассказывай! Вот у тебя действительно события происходили, а тут о чем говорить? А вот о тебе в газетах такого всякого писали, не знаешь, чему и верить!

Вот Николас и рассказывал. С выражением, в лицах, как будто спектакль для одного актера разыгрывал. Зрители-то были самые благодарные. Марион всегда хорошо умела слушать. А тут и горничная с кухаркой, сидя скромно в уголке, в наиболее драматических местах очень вовремя охали и ахали.

Только вот рассказывать неожиданно оказалось не так-то просто. Слушатели хоть и благодарные, но его как облупленного знают. И перед такой аудиторией как-то не все его поступки самому достойными казаться стали, хотелось замять и пропустить подробности. Вот об охотничьих магически модифицированных животных говорить — одно удовольствие. Николас даже умудрился без всякой магии и пытливый взгляд коршуна спародировать, и пластику барса изобразить. А уж меняющееся выражение лица Зигмундта Брумляндского при виде подарков так и вовсе на «ура» пошло. Зато про выкручивание рук Крэгу Майнскому говорить не хотелось, и особенно о своем шантаже и убийстве медика. В общем, промолчал, скороговоркой свалил все на Отто, а для публики все больше на городские красоты напирал, особенно на их вид сверху с высоты драконьего полета.

В общем, выкрутился, но самого себя в грязи при этом почувствовал. Почему-то при общении с царедворцами такого не бывало. А сам-то он что об этом думает? И где он настоящий? Пожалуй, с «отморозком» лучше заканчивать, не его это все-таки роль.

Но тут рассказ к концу подошел, и стало возможным о местных событиях расспросить. И почему по хрустальному шару связаться не удавалось?

Оказалось, разъехались все почти сразу вслед за ним. Сперва Орлетта, а затем и Брина с Митром. Домой, на каникулы. Да так и не вернулись. Впрочем, каникулы еще не закончились, почти две декады осталось.

Николас невольно задумался над услышанным.