Спитамен остался ночевать в лагере, среди воинов своей конницы. Бессонная стража охраняла лагерь.

Поздно ночью, когда во второй раз сменились сторожевые посты, явился Хориен. Спитамен, который ни на минуту не сомкнул глаз, не очень удивился его появлению.

— Я видел, как ты ушел, Спитамен, — хриплым, простуженным голосом сказал Хориен. — Я понял тебя.

Спитамен протянул ему руку.

— Но если ты пришел сегодня ко мне, то я тоже понимаю тебя, Хориен.

Они уселись у тлеющих углей очага.

— Что ты думаешь делать, Спитамен?

— То, что думал и раньше. Сражаться.

— Под знаменем царя Артаксеркса?

— Я не знаю такого царя, Хориен. Да и хватит с нас иноземных царей.

— Бесс — из царского рода Ахеменидов.

— Я, Хориен, не собираюсь воевать за царские права Ахеменидов. Зачем? Чтобы снова стать их данником, подчиняться их сатрапам, потерявшим всякую совесть?

Хориен угрюмо теребил свою подернутую серебром бороду.

— Ты, Спитамен, забываешь, что на нашей земле — Македонянин. Нам одним не выстоять перед ним.

— А ты уверен, Хориен, что Бесс не выдаст нас Македонянину, чтобы купить его милость? Да и какой смысл нам повиноваться Бессу, если он так же, как Дарий, все время отступает, бежит от Македонянина? А разве можем мы отступать сейчас, когда враг идет по нашей земле?

— Пожалуй, ты прав, — угрюмо ответил Хориен, — Бесс может только помешать нам. Надо избавиться от него.

В это время в лагере послышался топот коней, голоса. Приехал со своим отрядом Оксиарт. Он шел между палаток сутулясь, словно стараясь казаться меньше и незаметней. В отсветах костров на его персидском кафтане вспыхивали алые блики. И едва Оксиарт отогрел над очагом Спитамена свои озябшие руки, в лагере появился Катен. Не прошло и часа, как сюда примчались и другие военачальники союзных племен.

И здесь, глухой зимней ночью, в настороженной тишине военного лагеря Спитамена, знатные властители Согды и Бактрии решали судьбу своей древней, прекрасной и богатой, своей родной земли.

— Друзья мои! — Голос Спитамена дрожал от волнения. — Оглянитесь — нас много! Мы поднимем народ всех племен от Каспия до Инда. Земля наша обширна, и сила наша велика. Друзья мои, если мы все поднимем наши мечи, то не только Бесс, но и сам Александр не устоит перед нами!

В эту зиму войско Александра отдыхало в Гиркании[43], благословенной богами земле. Македоняне захватили всю огромную равнину до самого Гирканского[44] моря, в котором обнаружили изобилие всякой рыбы.

Измученное погоней за Дарием и тяжелым переходом через горы, македонское войско как лавина свалилось в Гирканию, захватило все гирканские города и богатые съестными припасами селения, которые они назвали «счастливыми». Люди здесь и в самом деле жили безбедно благодаря своей плодородной земле. Закрома ломились от хлеба, а хлеб этот и сеять было не надо: после жатвы в поле оставалось множество колосьев, их зерна осыпались и засевали ниву, обеспечивая обильный урожай.

Македоняне нашли в этих селах огромные сосуды с виноградным вином. Оказалось, что здесь каждая лоза дает целый метрет[45] вина. Обнаружены были и кладовые, полные сушеных винных ягод, — здесь не редки были смоковницы, с которых снимали по десять медимнов[46] урожая. Поселяне не скрыли от македонян и запасов дикого меда, который, по их словам, течет с листьев растущих в лесу деревьев, похожих на дуб.

Голодное, усталое войско разместилось на гирканской земле как могло и как хотело. Александр запретил разорять Гирканию, но пребывание многих тысяч вооруженного, измученного, наголодавшегося люда уже само по себе было тяжким разорением.

Александр поселился в главном городе страны — в Задракартах, в царском дворце. И как всегда, в перерывах между сражениями начались жертвоприношения, эллинские празднества с гимнастическими состязаниями, которые были так угодны эллинским богам.

И здесь в первый же день празднеств произошло то, что Александр давно подготавливал.

На царском пиру собралась вся македонская, эллинская и персидская знать. Персов было уже немало среди этеров-телохранителей македонского царя. Они появлялись здесь один за другим. Одни пришли еще при жизни Дария, увидев, что Дарий теряет царство. Другие — после его смерти, отчаявшись в сохранении персидской державы. Третьи, хоть и с запозданием, присоединялись к войскам Александра на его военных дорогах…

И вот сегодня, перед тем как идти на пир, Александр пожелал, чтобы ближайшие друзья ввели проскинесис — земной поклон царю, как это было принято у персов.

Во дворце было тесно от гостей. В зале, убранном с восточной роскошью — пурпурные покрывала на ложах, ковры, венки, благовония, — все было готово для царского пира. Но царь еще не выходил из своих покоев.

Персы держались с достоинством и несколько надменно. Но их яркие одежды уже не затмевали роскошных нарядов македонян — царских друзей. Старые македонские военачальники, этеры и полководцы царя Филиппа чувствовали себя чужими в этой странной, не то эллинской, не то персидской толпе.

— Смотри, Азандр, тут уже и Оксафр, брат Дария! Когда и откуда он явился?

— Не все ли равно, когда? Они являются, как сорняк в хлебе. Помнишь, Клит, как эти персы дрались против нас у Граника? А теперь они приходят и занимают наши места. Мы уже почти не видим своего царя. Они окружают его, они едят с ним за одним столом. А ведь он когда-то приходил к нам в лагерь и сидел у костра вместе с нами.

— Да. Теперь ему нравятся персидские поклоны до земли. Эх, Азандр, мои глаза не могут на это смотреть, кровь закипает во мне! А что ты, Мелеагр, думаешь обо всем этом?

— Что делать, что делать, друзья… Персы кланяются, будем кланяться и мы.

— Мы и под вражьими копьями не гнули спины!

— А здесь, Клит, придется!

Так они сидели за отдаленным столом, вздыхали, сетовали, покачивая бородами… Изменился их царь. Полюбил персидскую роскошь, персидские обычаи. А им, македонянам, уже и доступа к нему нет!

Кратер остановил их:

— Тише, друзья. Вы в гостях у царя — не забывайте.

Кратер не признавал персидских обычаев. Он не хотел надевать длинной персидской столы даже и на праздник. Александр не обижался на него за это. Кратер отлично служил ему на войне, был одним из самых надежных его военачальников. А если он не изменяет ни македонской одежде, ни старым македонским традициям, то Александру это было даже выгодно. Кратер стал как бы связующим звеном между царем и старыми македонянами, которые безоговорочно доверяли Кратеру и ни за что не хотели признавать никакой дружбы с варварами.