— Ну что же, Паша, давай прощаться, — сказал Степан Петрович, когда раздался предупреждающий густой гудок парохода. — Успеха тебе при поступлении в университет и семь футов под килем! — по флотской традиции пожелал он, и у Павла сразу же навернулись на глазах слезы.

— Не знаю, папа, то ли радоваться, то ли печалиться, — признался тот. — Не скрою, что я очень рад тому, что буду поступать в Сорбонну. Если бы ты только знал, сколько было желающих поступить туда! В то же время мне грустно расставаться с вами, дорогие мои… Хотя, опять же, если бы я окончил Морской корпус до октябрьского переворота большевиков, то, так или иначе, должен был бы покинуть вас с назначением на один из кораблей Императорского флота. И не исключено, что и на Дальний Восток, куда в свое время занесла и тебя с дядей Андреем флотская служба. Где, кстати, вы и встретились со своими будущими женами, — улыбнулся он, а Ольга Павловна лукаво глянула на Степана Петровича. — Так что никогда не знаешь, где найдешь, а где потеряешь, как любишь говорить ты.

— Согласен с тобой, Паша, — заключил Степан Петрович, приятно пораженный рассудительностью шестнадцатилетнего юноши. — Тем более что в скором времени и мы все, вероятнее всего, тоже окажемся в Париже.

— Ты уверен в этом? — быстро глянул тот на отца.

— Абсолютно. Через год, Паша, ну, максимум через два. Ведь судьба Русской эскадры уже предрешена. Свидетельством чему и является твой, заметь, выпускника Морского корпуса и старшего гардемарина, отъезд во Францию.

Дочь с матерью радостно переглянулись.

С этими словами Степан Петрович достал из внутреннего кармана мундира бумажник и, отсчитав несколько купюр, протянул их сыну.

— Хотя проезд до Парижа у тебя, как известно, бесплатный, тем не менее тебе нужны будут деньги как на мелкие расходы, так и на проживание до поступления в университет. А уж затем будешь жить на иждивении своего деда. А еще точнее, за счет наших родовых активов.

— Большое спасибо тебе, папа, за заботу обо мне! — дрогнувшим голосом произнес Павел.

— То же самое я должен был бы сказать и своему отцу. Так уж устроен мир, Паша. Старшие обязаны заботиться о младших, и наоборот. В этом-то и состоит сущность семьи.

Они обнялись.

— Передай от меня и мамы с Ксюшей большой привет всем членам нашей большой семьи!

— Обязательно, папа!

— И еще раз успехов тебе, дорогой!

— Спасибо!

Ольга Павловна горячо обняла сына, уже не сдерживая слез. То же самое сделала и Ксения, правда, привстав на цыпочки.

Пассажирский пароход, густо задымив трубой, медленно отвалил от стенки и, развернувшись, направился ко входу в канал.

Все провожающие на причале и пассажиры на палубе прощально махали друг другу руками и платками.

Степан Петрович, Ольга Павловна и Ксения напряженно вглядывались в удаляющееся судно, увозившее дорогого им человека в новую, пока еще неведомую для него, да и для них тоже, жизнь.

Жизнь русской колонии в Бизерте можно было определить одним словом — ожидание. Ожидание краха Русской эскадры. Это в равной степени относилось и к остаткам экипажей кораблей, и к населению лагерей беженцев, оставшемуся в них.

Степан Петрович не спеша, со знанием дела, разлил шампанское по фужерам. Утомленные ласками, но счастливые от близости друг с другом, они сидели за столом в гостиной их «гнездышка». Ольга Павловна накинула свой неизменный пеньюар, муж же восседал в домашнем халате, купленном ею после фиаско с пеньюаром. Приобретая халат, она с досадой укоряла себя: «Себе так сразу же, как только Степа арендовал флигель, добыла самый лучший пеньюар, который только смогла найти в Бизерте, а о любимом так и не соизволила позаботиться».

— Ну что, Оля, давай попробуем охладить наш пыл этим замечательным напитком, — улыбнувшись, предложил он, подняв фужер.

— С удовольствием, Степа! Уже в который раз мы с тобой совершаем этот «обряд», который стал уже традиционным, и тем не менее каждый раз я благодарю судьбу за встречу с тобой.

— А ты, между прочим, рискуешь, вознося своего возлюбленного, — усмехнулся тот.

— Это чем же? — озадаченно посмотрела она не него.

— Да тем, что он может возгордиться, посчитав, что ему нет равных среди мужчин, — с бегающими чертиками в глазах пояснил тот.

— И это я слышу от мужчины, с которым прожила более полутора десятка лет! — рассмеялась она и нежно поцеловала его в щеку. — Я не рискнула поцеловать тебя в губы, так как в этом случае нам бы уж точно пришлось выпивать этот наш замечательный напиток уже выдохшимся, — лукаво сказала она с сияющими от счастья глазами.

— Ты, Оля, исключительно тонкий психолог! — рассмеялся и он.

Чокнувшись фужерами, они не спеша осушили их.

— Ты знаешь, о чем я подумал?

Та внимательно посмотрела на него, женским чутьем почувствовав перемену в его настроении.

— Мы вот здесь с тобой наслаждаемся тишиной и покоем уединения как следствием нашего финансового благополучия. Правда, благополучия, достигнутого не мной лично, — вздохнув, уточнил он, — а за счет накоплений, созданных несколькими поколениями моих предков. А в это же время подавляющее большинство моих товарищей по несчастью ломает голову над тем, как выжить в это лихолетье со своими семьями. Я имею в виду тех, кто еще остался на эскадре. А как приходится выкручиваться тем, кому пришлось покинуть ее? Честно говоря, даже не представляю… Вот, к примеру, ты лишилась работы из-за того, что «Добычу» с ее операционной продали итальянцам. И это практически не отразилось на нашем семейном бюджете. — Ольга Павловна быстро глянула на него: «Уж не шутит ли?» — В то время как для других семей, — с горечью продолжил он, — это стало бы чуть ли не трагедией. Ты же сама говорила мне об этом. Ведь так?

Та согласно кивнула головой. «Как же сильно развито в нем чувство справедливости, — благодарно подумала она. — Казалось бы, живи себе в свое удовольствие, если уж так повезло. Так нет же, его мучают мысли о других, оказавшихся в более тяжелом положении».

— Я понимаю тебя, Степа. Но давай быть справедливыми хотя бы перед самими собой. Ведь все те, о ком ты говоришь, оказались в столь тяжелом положении не по своей же вине. Кроме того, как мне стало известно из разговоров на «Георгии», многие из покинувших эскадру и членов их семей как-то устроились: кто на общественных работах, кто в госпиталях, мастерских, аптеках, а кто кассирами и счетоводами в различных бюро и даже на электростанции. Так что не все уж так безнадежно, как тебе кажется.

Степан Петрович благодарно посмотрел на нее.

— Ты, наверное, права. Недавно я получил письмо от моего бывшего инженера-механика.

— От Николая Кирилловича? — заинтересованно спросила та, оживившись.