а тут еще Егор Петрович из Перми приехал, так что замять не получилось. Не сказать что прокол, но с той памятной ночи у священного камня, где мы стали свидетелями впечатляющего обряда, все и закрутилось. В последние дни я Птаху почти не встречал, он под предлогом рейдов отлучался надолго и решал, как выясняется, совсем не те вопросы, что прописаны в его служебных обязанностях.

– Когда он приехал в Усть-Кишерть? – спросил я, разминая затекшие после электроудара конечности.

– Это не ко мне, – бормотнул все еще огорошенный Егор Петрович. – Я тут наездом, лучше у здешних спросить, клопа им в онучи…

На крыльце показалась Олимпиада. Она прояснила ситуацию:

– Он приехал два года назад. Вместе с тремя милиционерами. У нас в Кишерти тогда банда орудовала, в перестрелке вся милиция полегла, срочно искали замену. А тут Птаха… Взяли без разговоров.

– Не он ли ту перестрелку подстроил, гхы, гхы? Отправлю запрос в Пермь, прозондирую, кто такой, откуда взялся…

– Надо было р-раньше этим заняться, – упрекнул я его. – А сейчас не до запросов. Мы должны его задержать, пока он не скрылся.

– Будет ли он скрываться? – усомнился Тимофей, перебирая в ладони орешки. – Что, если наоборот – разбушуется? Хр-руп! С его техническими задатками…

– Тогда тем более ждать нельзя. Олимпиада Юрьевна, как там Байдачник – выживет?

Не то чтобы я пекся о здоровье продажного этнографа, но следовало не забывать, что он и Олимпиада – ценные информаторы. И если мозг Олимпиады я уже выпотрошил, то этнограф все еще оставался для меня темной лошадкой. Птаха несомненно доверял ему многое и давал ответственные поручения. Взять, к примеру, дезинформацию. Из моей памяти еще не выветрилась поездка в Пермь, во время которой Байдачник всячески силился внушить мне, что летающая тарелка и бесчинства серебристых человечков – это происки внеземных цивилизаций. Даже журнальчики по теме подсунул, примеры привел. Из-за него я старика Циолковского в Калуге побеспокоил… Вернее всего, эту утку специально для меня придумал Птаха и подбросил ее через этнографа. Будь я более доверчив, принял бы космические басни за чистую монету. Но, к счастью, Барченко за годы совместной работы приучил меня мыслить критически и не принимать на веру сверхъестественное, пока для объяснения того или иного явления не перебраны все земные причины. Это и помогло мне не попасться на удочку.

– Он потерял много крови, – произнесла Олимпиада, отвечая на вопрос о раненом. – Если срочно не переправим его в лекпункт, он умрет.

Срочно так срочно. Я попросил Егора Петровича найти носилки, а сам пошел в дом, где за печкой, на расстеленной шинели, лежал этнограф. Он был в сознании, но очень слаб. Это сыграло мне на руку – не пришлось долго возиться с налаживанием гипнотического контакта. Понадобилось минут пять, чтобы выгрести из закутков его сознания то, что меня интересовало. Он не врал – точной карты подземелья у него не имелось, зато я пририсовал к уже имевшемуся у меня плану еще два выхода на поверхность, которые не были обозначены в доставшемся мне блокнотике.

Теперь не медлить!

Мы водворили этнографа в лекпункт. Простреленный в шести местах, сбежать он не мог никоим образом. Некоторые затруднения вызвала Олимпиада. Посадить ее под замок в подотделе? Нет, не по-людски. В доме не будет никого, и сколько ей придется куковать, неизвестно. А если в ходе задуманной операции нас всех перекокают, то она и вовсе может умереть взаперти…

– Олимпиада Юрьевна, – решился я, – я отпущу вас домой, но дайте обещание, что до моего прихода не покинете пределов двора и ни во что не станете вмешиваться.

Она проговорила что-то путаное, ее мысли витали далеко. Наверное, думала о своей любовнице. Ну ее в баню! Я не стал тратить драгоценные секунды, которые были сейчас на вес золота. Просто вывел Олимпиаду за забор и проследил, чтобы она дошла до своего двора. Если и нарушит уговор, то не беда. Чем она может нам помешать?

Главным затруднением виделось отсутствие транспорта. Я собирался отправиться в сельсовет и вытребовать какую-нибудь колымагу, в крайнем случае трактор, но нам подфартило – прибежали пахари и сообщили, что из стога сена за селом выглядывает подряпанный борт автомашины. Мы немедля помчались туда и вытащили из сухой травяной мешанины милицейский «Руссо-Балт», на котором меня привезли из Шумково. Птаха с Ермолаем бросили его, довольствовавшись мотоциклом.

– Везуха, гхы, гхы! – довольно прокашлял Егор Петрович. – Садись за баранку, братан, поехали, клопа тебе в онучи!

Тимофей оказался неплохим водителем. За остаток дня мы объехали отмеченные мной на карте точки, но ни в чем не преуспели. Птаха предвидел наши действия и взрывами завалил все известные этнографу выходы. Возможно, были и другие, но мы не знали, где их искать.

Густела темнота, «Руссо-Балт» со включенными фарами подпрыгивал на выбоинах проселочного шляха. Тимофей правил одной рукой, вторая была занята орехами. Откуда они только у него брались?

– Куда теперь? Хр-руп! В райцентр?

Для меня предусмотрительность Птахи не стала неожиданной. Против его мер у меня были свои контрмеры.

– Р-реализуем план, о котором я говорил р-раньше. Егор Петрович, вы божились достать бензин.

– Достанем, гхы, гхы… Хоть цистерну.

– Тогда едем на молебную поляну. Оживим Великого Механизмуса!

…С Царь-танком канителились целую ночь. Двигатель был в исправности, но детали кое-где проржавели, требовали частичной замены, а весь механизм – обильной смазки. Благо все что надо мы изъяли у хуторян, которые, приутихнув, уже не помышляли о сопротивлении. Тимофей выказал себя способным механиком, а из нас с Егором Петровичем вышли старательные подмастерья. Поляна превратилась в мастерскую под открытым небом, освещение обеспечивал поставленный на ее краю автомобиль. Его глазищи горели, пока не сел аккумулятор, но к тому времени уже наступил рассвет.

Меня охватило волнение, когда я забрался в бронированную рубку и взялся за рычаги. Я очень хотел, чтобы этот диплодок ожил, выдернулся из грунта и пошел отмерять версты, круша тайгу, но мне до последнего не верилось. Все же он больше десяти лет простоял без дела, одряхлел, изъеден коррозией… Возьмет и рассыплется при первом же движении.

– Дайте я. – Тимофей отодвинул меня от приборной панели, пошаманил над переключателями, и железное чудовище внезапно взревело и затряслось в эпилептическом припадке.

– Работает, клопа ему