— Ничего, рисуй дальше, — успокаиваю дочь.

Оглядываюсь и вижу в дверях наблюдающую за нами Татьяну с ребенком на руках. Мальчик спит, опустив голову ей на плечо, а она поглаживает рукой его спинку. Красивая картинка. Ничего нет более эстетичного, чем женщина с ребёнком на руках. Но мне такие картинки не светят, остается заменять их чем-то плотским и маниакально выстраивать вокруг себя перфекционизм.

— Давай я быстро постираю рубашку, — тихо предлагает она. — А ты пока наденешь футболку Антона.

— Нет, — иронично усмехаюсь. — Я переживу эти кляксы. Искусство требует жертв.

— Тогда пошли чаем тебя напою.

Поднимаюсь с кресла, подхожу к Тане, протягиваю руку, аккуратно кончиками пальцев поглаживаю маленькую ручку младенца, сжатую в кулачок. Молоком пахнет. Сладко.

Таня заглядывает мне в глаза, хмурится, и я прячу взгляд, уходя на кухню. Посматриваю на часы. Время тянется медленно. Пока дело не пустили в оборот и не обнародовали. В силах Милохина освободить Элину уже сегодня. И я жду.

Я пацифист. Но если все настроены на войну, нет смысла становиться жертвой. Нужно воевать на равных.

— У тебя все хорошо? — спрашивает Таня, проходя на кухню, начиная суетиться возле плиты.

— Что, так хреново выгляжу?

— Ты всегда хорошо выглядишь. Но глаза очень уставшие.

— Не спал пару суток. Урывками.

— Что-то случилось? Я могу тебе помочь?

— Нет, помочь ты мне не можешь. Все скоро решится. Где твой муж? — перевожу тему.

— Аверин работает. У него двое детей и ипотека, — усмехается Таня.

— Правильно, пусть отрабатывает свои грехи. Ты счастлива с ним?

— Ну, он по-прежнему ревнив. Дурак, конечно. Но я счастлива.

— Хорошо, — киваю, принимая от Тани чай. Моя бывшая жена ставит на стол хлеб, сыр, ветчину, масло, вазочку со сладостями. — Я есть не буду. Только чай.

— А надо бы, ты осунулся немного.

— Это нервы, Таня. Все пройдет.

— Проблемы по работе или личные? — тихо интересуется она.

— Личные. Очень личные, и я не буду делиться.

— Девушка? — продолжает допрашивать меня Таня. Киваю головой. — Ты ее любишь?

— Я… не знаю, как назвать это чувство, но, похоже, я тоже болен. Как вы это вообще переносите? Это же лишает разума напрочь. Мучительно.

— А любовь она такая. Тем и ценна, что проводит тебя через все круги ада.

Киваю. Кажется, я сейчас в самом эпицентре этих кругов, и меня ломает.

— Папа! — дочь несется из другой комнаты с листком в разводах ярких красок. Голубой, зеленый, розовый, желтый, красный… — Я налисовала тебе счастье! Вот, — протягивает мне лист.

В моем кармане вибрирует телефон, вынимаю его. Милохин.

Элина

Просыпаюсь. Точнее, вздрагиваю от лязга открывающегося замка. Быстро сажусь, сглатываю, пытаясь прийти в себя, голова кружится то ли от голода, то ли от спертого воздуха и стресса. В голове туман. Все, что я хочу, чтобы меня никто не трогал. Потому что я, наконец, могу спать. Скорее, это от слабости, но мне все равно; главное, что во сне лучше, чем наяву. Проваливаться в бездну и лететь вниз в полную неизвестность гораздо лучше, чем бояться сдавливающих стен.

— Милохина! С вещами на выход! — строго рявкает мой конвоир.

— Что?!

— Что непонятного? Вещи собирай и на выход! — недовольно проговаривает он. А я не могу пошевелиться. «С вещами» может означать, что меня переводят в другую камеру или еще хуже – в другое место. И, возможно, уже не в одиночную камеру. Компанию сокамерниц я точно не выдержу.

— Куда? — сдавлено спрашиваю, поднимаясь с кровати.

— На выход! Что непонятно?! — уже зло кричит на меня парнишка.

— Все понятно! — вдруг сама повышаю голос. — Не кричи на меня, урод! — Собираю вещи в пакет. Во мне вдруг просыпаются протест и злость.

— Что ты сказала?! — он наступает, хватаясь за дубинку на поясе. Не страшно. Мне уже ничего не страшно. Открыто поворачиваюсь и выгибаю брови.

— Повторить? — внаглую спрашиваю. Нет, я не бесстрашная. Просто надоело загибаться и позволять всем, кому не лень, унижать и оскорблять меня. Место обязывает научиться огрызаться, иначе сдохну здесь. Парень оскаливается и вынимает дубинку, постукивая ей по ладони. Он думает, я боюсь боли. Усмехаюсь ему в лицо.

— Сергеев! — в дверях камеры появляется лейтенант, который передавал мне телефон. — Что тут происходит?

И сержант отступает, оскаливаясь, обещая мне долгую и мучительную расправу. Только попробуй, мудак, и я выцарапаю тебе глаза!

— Ничего, заключенная хамит.

— Свободен, дальше я сам, — приказывает лейтенант, и парнишка ретируется. Выдыхаю.

— Куда меня? — спрашиваю я.

— На свободу, поторопись, тебя ждут уже, — сообщает он, и меня окатывает жаром. Так бывает: ты все понимаешь, но никак не можешь осознать. Молча киваю и иду на выход, не веря в происходящее.

На мои плечи накидывают пальто, в котором меня привезли, и почему-то выводят через черный выход на цокольном этаже. Щурюсь от яркого солнца и отражающегося белого снега. Намело, как в январе. Глаза слепит, в легкие врывается холод. Морозно, но я дышу, зажмуривая глаза, глотая свежий воздух.

На мои плечи ложатся сильные руки в кожаных перчатках, крепко сжимают и ведут к синему внедорожнику. Запах. Очень свежий, холодный, мятный и морозный. Вдыхаю, впуская его в себя. Я люблю этот запах. Я хочу дышать им. Поднимаю глаза, щурясь, рассматриваю очень уставшее лицо Захара.

— Привет, — зачем-то произношу я.

— Привет, — устало выдыхает он и помогает мне сесть в машину.

Тепло, чисто, пахнет парфюмом и кожей. Пахнет моим Мастером. Пахнет жизнью. Зажмуриваюсь, пытаясь понять, что это не сон. Шумно дышу, как сумасшедшая. Так просто? Все так просто? На выход через черный ход и домой?

Закрываю глаза, откидывая голову на спинку сиденья. Пытаюсь осознать, что я не сплю, и мой Бог рядом. Хочется спросить, где он так долго пропадал. Но говорить совсем не хочется, хочется дышать его воздухом.

Слышу, как Захар садится за руль, как тоже тяжело дышит, словно задыхается вместе со мной. Как скрипит кожа его перчаток об кожу руля, и напряжение минувших дней немного отпускает.

— Да, — отвечает на телефонный звонок. Я не слышала его голос несколько дней, а кажется, целую вечность. Голова кружится, мурашки разбегаются от этого немного хриплого тона. — Да, я ее забрал, — резко и холодно отвечает он. В трубке хрипит мой дед. Вернулся… Из-за меня? Какие жертвы… — Сравнительно... — говорит Захар. — Нет. Сегодня я ее не привезу! — скидывает звонок, заводит двигатель и срывается с места.