одной стороны, здесь меня держали насильно, и я была пленницей. С другой стороны, именно здесь Рус расшатал к чертям мою выдержку и нервы, и я сошла с ума настолько, что готова была переспать с ним. А я давно ничего подобного не испытывала, за годы службы на Самсонова, я превратилась в кусок льда, и мужики обходили меня стороной, просто потому что понимали – им ничего не светит.

И вот я снова звоню в эту дверь.

Точнее дверь у Руса теперь другая, с тех пор как Эмин ее выбил.

По ту сторону слышу шаги. Дыхание невольно перехватывает, мне кажется, что я умру от его отсутствия, но упрямо продолжаю стоять и смотреть на железное полотно. Замок щелкает, и у меня в груди натягивается струна из нервов. Они сбились в комок, а теперь кто-то этот ком тянет в разные стороны, чтобы распутать, но желанного облегчения это не приносит.

Дверь начинает открываться.

– Привет, – произношу ровно, и сама поражаюсь, насколько это звучит спокойно. Хотя внутри меня уже полным ходом набирает обороты истерика, я кажусь внешне спокойной. Опять же спасибо годам службы на Самсонова.

– Здравствуй, – Рус отвечает в унисон спокойно, и внутри царапает страх, что он тоже не выказывает эмоций, будто ему все равно, что я здесь.

– Можно войти? – спрашиваю, кивая на длинный коридор за его спиной, когда понимаю, что Каримов смотрит на меня в ожидании разговора, но не приглашает переступить порог. И это выматывает, и заставляет чувствовать себя никчемной и ненужной гостьей, которой тут не место.

Моя сумочка оттягивает плечо, но я стараюсь не думать о плане Б так рано.

Широкие брови Руса взметаются вверх, и он жмет плечами и отступает, впуская меня в свое логово.

Где-то в глубине души зарождается паника, но она тут же гаснет, когда я понимаю, что это необходимый шаг и без него я продолжала бы и дальше себя изводить.

Рус не приезжал две недели. Он не звонил и никак не давал понять, что хочет встречи. А набирать ему самой мне не хотелось, потому что это дико мучительно бегать за мужчиной, которого любишь, но который не хочет больше твоего внимания. Но я все равно опускаюсь до надоедливости и прихожу к нему сама, потому что невыносимо больше терпеть эту неизвестность.

– Кофе? – спрашивает на автомате, когда замок щелкает, и мы оказываемся отрезаны от внешнего мира, как это было сотню лет назад, когда я его еще не любила.

– Да, пожалуйста. Черный без сахара, – киваю, иду за хозяином дома в кухню, на которой в прошлый раз разыграла перед ним спектакль в стиле будь со мной нежен ночью. А потом стащила его мобилу. Каждый угол в этой квартире ударяет болью.

Рус жмет пару кнопок на кофемашине, и поворачивается ко мне, скрещивая руки на груди. Он все так же невозмутим и спокоен, все так же красив и холоден как Эверест. Я сглатываю.

– Абрамов под стражей. Он признался в покушении на убийство и сейчас его допрашивают, – произношу обоим нам известную истину. Не знаю, зачем тяну время, пора рассказывать ему все и уходить, но трусливая дура внутри не позволяет перейти к главному.

– Знаю, я был в полиции, – Рус отвечает ровно и кажется начинает терять терпение, потому что мышцы на его могучих руках напрягаются, и я впервые испытываю страх перед мужчиной, который является мне во снах.

Зачем-то киваю и опускаю подбородок к груди.

– Зачем ты пришла, Лаура? – его голос ударяет по нервам не хуже обстановки вокруг, такой родной и недоступно-холодный. В нем больше не прозвучат ласкающие меня нотки, теперь в нем только отчужденность и подчеркнутое безразличие. И имя. С тех пор как он узнал мое настоящее, он называл меня только Люба, но сейчас снова режет без ножа этим отстраненным псевдонимом, давая понять, что я для него больше никто.

Под его вопросом я вся сжимаюсь, хоть и продолжаю стоять не двигаясь, внутри я дрожу как лист на ветру.

Зачем я пришла?

Потому что скучаю по тебе и люблю.

Вот слова, которые я должна была произнести, но вместо этого я снова прячу голову в песок.

– Хотела удостовериться, что я с тобой все в порядке. Ты не выходил на работу, и я подумала, что…

– Чушь собачья, – перебил сердито и шагнув ко мне стиснул плечо рукой. Я вздрогнула от неожиданности и вскинула испуганный взгляд на Руса. Его брови сошлись у переносицы, губы сердито поджаты, а на скулах играют желваки, еще чуть-чуть и он просто прихлопнет меня как надоедливую муху. Тело начинает бить дрожь. – Ты не за этим пришла, и прекращай мне врать, потому что я сыт этим по горло!

В воцарившейся тишине писк кофемашины как удар гонга по перепонкам, но мы не обращаем на него внимания, лишь сверлим друг друга взглядами.

– Мне больно… – произношу сипло и опускаю глаза, которые наполняются слезами из-за слишком сильного воздействия этого до боли знакомого голоса и взгляда.

Рус хмуро изучает мое лицо, но не двигается продолжает сжимать мое плечо, и я уверена на коже останутся отметины, но он будто нарочно не слышит меня.

– Больно, Рус…

И он отталкивается и отступает, разжимая пальцы, а я безотчетно потираю место, которое саднит от его прикосновения и уверена выгляжу жалкой.

Поднимаю голову и замечаю, что Рус отвернулся к столу и игнорируя писк машины просто уперся в столешницу пальцами и утопил взгляд в пространстве.

А я вдруг понимаю, как глупо с моей стороны было надеяться, что мои жалкие признания в любви изменят ситуацию, и Каримов смягчится.

Я предала его, приковала наручниками к постели и сбежала, чтобы поквитаться с Абрамовым. Надеялась выбить из того мешка с дерьмом информацию и вернуться в постель к Каримову, но все пошло наперекосяк. И даже подсыпанный Русу в стакан клофелин не помог, пускай я и выбрала смешную дозу, чтобы было не так заметно.

И после всего, что я натворила, я все еще надеялась, что он простит меня если я просто к нему приду и попрошу прощения? Да такую дуру как я еще поискать нужно.

Пока я убивалась, Каримов налил кофе.

Рус развернулся и поставил чашку на стол около того места, где я стояла. Та ударилась о блюдце, пара капель расплескалась по гладкой поверхности, потому что Каримов просто швырнул ее, будто его руки дрожали как мои. И тут же рядом возникла вторая чашка, так же небрежно сбрякавшая о фарфор блюдца.

– Подсыплешь