Но это так, к слову. Разве вот еще что: Голованов, уже освободясь от служебных забот, все же не забывал институтские стены – частенько навещал Счетчикова, засиживался с ним за долгими беседами. Да и на партучете в свои пенсионные годы состоял все там же, в институте. Как и в прошлом, был активен и по части линии партии строг и принципиален.

„Дальняя бомбардировочная“

В общем, у Александра Евгеньевича появилась уйма времени, и он наконец принялся за давно уже задуманную книгу воспоминаний – ему было о чем рассказать. Писал сам, не торопясь. Язык у него сочный, колоритный – свой. Кое в чем помогал ему Феликс Чуев. События прошлого память держала крепко, но, когда дело дошло до хронологии и личностей, Голованов удалился в Подольский архив Министерства обороны – полистать документы, кое-что записать.

Рукопись наполнялась событиями войны – именно этими пределами ограничил себя автор. А жаль – не менее интересными были бы страницы и о годах его службы в органах госбезопасности, о чем он, судя по сохранившейся магнитофонной записи беседы с В. М. Молотовым, вспоминал с приятным чувством: „Я все-таки 10 лет проработал в ЧК на вопросах разведки и контрразведки, на самом горячем месте, откуда и вся закалка у меня…“ Но, видимо, эта фаза его жизни в годы работы над мемуарами была „не для печати“ и для читателя утрачена навсегда.

Когда первая часть рукописи была готова к изданию – ее с удовольствием взялся публиковать толстый литературный журнал „Октябрь“. Но время шло, а книгу в набор не пускали: над „Дальней бомбардировочной“, как назвал свой документальный рассказ Голованов, мрачно нависла военно-политическая цензура. Уж очень непривычно виделись литературным надзирателям события войны в головановской интерпретации. Стражи печатного слова просвечивали каждую строчку, требовали переделки всего, в чем сомневались сами и о чем никто еще никогда не писал. Рукопись подгоняли под общепринятый главпуровский стандарт писания военных мемуаров.

Но более всего, конечно же, раздражали диалоги со Сталиным, да и сама его фигура в непривычном ракурсе головановского собеседника – такого домашнего, почти уютного.

К тому времени устоявшийся образ вождя был уже несколько размыт, изрядно развенчан, но вместе с тем подсознательно все еще оставался нетленным в строгих чертах советской официальной иконографии.

В бесконечных спорах с кураторами Голованов отстаивал каждый штрих своего повествования, но те, верные своему казенному долгу, требовали новых перелицовок, да по-крупному.

Наконец, небольшая, „согласованная“ часть „Дальней бомбардировочной“, всего на 25 страницах, появилась в июльском номере „Октября“ за 1969 год. Ждали продолжения в следующем, восьмом номере, но оно (и снова на 25 страницах) появилось лишь в мае следующего года! Казалось, мало ли что бывает? Вот теперь „Дальняя“ пойдет из номера в номер крупным планом. Да все оказалось не так.

В конце декабря звоню Александру Евгеньевичу, поздравляю с наступающим Новым годом и, конечно, интересуюсь судьбой очередной части продолжения. Он невесело рассказал о своих бесконечных сражениях с его литературными преследователями и заметил, что уступать им все же не собирается. Но и те, как я понял, удила закусили.

На одном из крутых этапов противостояния Голованов обратился с обстоятельным письмом к Л. И. Брежневу, просил аудиенции. Генсек, однако, от встречи уклонился и поручил во всем разобраться своим „специалистам“. Голованова вызвали в ЦК, в Отдел административных органов. Беседа длилась более двух часов, после чего „стороны“ расстались все на тех же разногласиях.

А в начале весны раздался звонок моего телефона (в то время я был командующим Дальней авиацией) – звонили из ЦК, из того же отдела. Знакомый голос спросил:

– Вы тоже так считаете, будто до образования АДД никакой подобной авиации у нас в Советском Союзе не было?

– А кто же так считает? – ответил я вопросом на вопрос.

– Да вот Голованов так и пишет: АДД – это фактически новый род войск, им, конечно же, и созданный.

Почти что опешив, я был в недоумении. Как же так – командовать авиацией и не знать ее родословной? Такого быть не может!

Звоню Голованову, завожу осторожный разговор – вдруг его тексты мне неверно истолковали? Да нет, Александр Евгеньевич именно так и понимает – „новый род войск“! Позже мы встретились, продолжили разговор. Я долго рассказывал о трех крупных дальнебомбардировочных армиях особого назначения, так называемых АОНах, существовавших в 30-е годы и преобразованных в 40-м году в Дальнебомбардировочную авиацию Главного командования – пять корпусов, три дивизии, тысяча экипажей… Он, в общем, об этом знал, но совершенно игнорировал их оперативную роль и сущность, полагая, что „все это не то“. Тогда, не пощадив самолюбия Александра Евгеньевича, я осторожно напомнил ему и о 18-й Воздушной армии – этой „бедной родственнице“ АДД, и о Дальней авиации, тоже уплывшей от него в гавань ВВС…

– Так в чем же суть „нового рода“ – только в том, что АДД была подчинена Ставке? Но она всегда была средством высшего командования.

Из всего, что я услышал, прямого ответа мне почувствовать не удалось, да я и не настаивал на нем. Обошел он эту неприятную „кочку“ и в своей книге.

Третий фрагмент „Дальней бомбардировочной“ появился лишь 16 месяцев спустя после предыдущего – в сентябре 1971 года. Там, к моему удивлению, немало места было выделено и АОНам и ДБА ГК. АОНы Голованов все же „признал“ – назвал законченной организацией. Правда, причину их расформирования, в отличие от общеизвестной и коснувшейся не только авиации, он объяснил очень уж своеобразно, по-своему, – будто неумение летного состава грамотно использовать бортовые радиосредства и привело к такому печальному исходу (?!). А о Дальнебомбардировочной авиации Главного командования отозвался как о структуре расплывчатой, неконкретной.

Почему же неконкретной? Несмотря на очевидную ошибку с поспешным расформированием АОНов, ДБА к началу войны все же сумела обрести вполне стройные организационные формы. Да и не мог же Голованов, будучи в 1941 году командиром полка, не знать, хотя бы по долгу службы, главных положений Боевого устава 1940 года, в котором было сказано, что „ДБА имеет основным назначением подрыв военно-экономической мощи противника ударами по его глубокому тылу…“ и что она „действует вне тактической и оперативной связи с наземными войсками в интересах войны в целом“.

Так что это была авиация оперативно-стратегического калибра и по своему назначению не отличалась от АДД, а ее корпуса, к слову, по боевым возможностям ничем не уступали прежним воздушным армиям.

Другое дело – ошеломляющие потери 41-го года: в той, так бездарно встреченной войне, иного исхода борьбы быть не могло – не устояли бы и АОНы.

Об этом даже немцы писали. В одном из донесений Генштабу ВВС разведотдел докладывал: „Уже в первые дни войны Высшее командование ВВС КА, вследствие неправильного использования соединений Дальней бомбардировочной авиации, потеряло весь состав самолетов-бомбардировщиков и отлично подготовленный для ночных и слепых полетов летный состав. При дневных действиях по переднему краю обороны Дальнебомбардировочная авиация выполняла свои задачи без сопровождения истребителями, что привело к огромным потерям“.