– Молчи, дура.

– Нет, ты мне скажи, ты о сыне подумал, когда…

– Нина, ради бога, не выводи. Вот чего ты от меня сейчас хочешь услышать?

– Хочу услышать, как мы жить дальше будем. Со службы уволили, под статьей ходишь…

– Из этого дурдома давно пора было увольняться. Что я, места на гражданке не найду?

– А что ты делать умеешь?

– Федор обещал пристроить.

– Да у него таких придурков, как ты, пруд пруди. Очень ему еще один нужен! Вот получим деньги, я Олега заберу и уеду.

– Ну-ну… Куда ты, на хрен, денешься?

Ругань могла бы продолжаться и дальше, но поджимало время: Нине пора было вести сына в садик, а потом ехать на работу. С гордо поднятой головой она вышла из кухни, позвала Олега и вскоре хлопнула дверью, не попрощавшись с супругом.

Прапор усмехнулся, достал из кармана засаленную бумажку с номером телефона и, вслух проговаривая цифры, позвонил:

– Алло, Федор? Здравия желаю, это Михаил. – Прапор сделал короткую паузу и откашлялся – как ему казалось, солидно, а на самом деле до неприличия подобострастно. – Как там насчет денег? А если на очной ставке он меня застрелит? Ладно, только все бабки мне. С женой я сам разберусь.

Не успел он положить трубку, как в дверь позвонили.

– Опять, что ли, ключи забыла? – Прапор допил чай и пошел открывать.

Открыл и сразу получил удар в глаз, от которого пролетел половину прихожей и шлепнулся на пол.

Спокойно, по-деловому, в дом вошли Паша, Молчун, Лютый и Топорков. Паша присел на корточки, остальные встали вокруг Прапора полукругом. Ошалело помотав головой, Прапор попробовал встать – и получил от Паши такой тычок в грудь, что перехватило дыхание.

– Я пожалуюсь в УСБ!

Никто не ответил. Молчун достал пистолет и начал присоединять к нему глушитель. У Прапора расширились глаза, когда он разглядел, что это не табельный «ПМ», а ободранный, многократно бывавший в деле «ТТ».

– Я в прокуратуру напишу, – следя за тем, как глушитель накручивается на ствол, неуверенно пригрозил Прапор.

Топорков стал надевать резиновые перчатки. И тоже молча.

Такого быть не могло.

Такое бывало в книгах и фильмах, но чтобы в жизни… Да они что?..

– Я вас всех посажу на хрен, – сказал Прапор, не слыша своего голоса.

Молчун звонко передернул затвор.

Топорков протянул к нему руку:

– Дай, моя очередь.

– Не ври, ты в прошлый раз был.

– А может, по-тихому? – Лютый вытянул из кармана удавку со свинцовыми грузиками на концах.

Прапор закрыл глаза.

Когда открыл, картина не изменилась.

– Хватит, он мой, – сказал Паша, и Молчун подал ему пистолет:

– С этим трудно поспорить.

Паша приставил ствол ко лбу Прапора и взвел курок. Негромкий щелчок отозвался в голове Прапора взорвавшейся бомбой.

– Гриша, включи телевизор погромче, – попросил Паша, и Лютый уверенно проскользнул мимо лежащего Прапора в кухню, где бормотал маленький «Грюндик».

Прапор заорал. Разинул пасть и закричал что есть мочи:

– А-а-а, спасите, а-а-а!!!

Паша двинул Прапору в солнечное сплетение, отчего тот задохнулся и орать перестал, потом воткнул ему в рот ствол.

– Гриша, я же просил! Ты чего, в кнопках разобраться не можешь?

Звук телевизора стал нарастать. Диктор что-то бубнил про политику.

– Заканчивай, Паша. Нам еще по второму адресу ехать, – напомнил Молчун.

Кричать Прапор не мог, но завыть у него получилось.

В то же время, как он ни был раздавлен страхом, но полностью соображать не перестал. Догадаться, что это спектакль и что всерьез убивать его не собираются, он не смог, слишком уж натурально все было разыграно. Но почувствовал, что можно попробовать сторговаться. Он ведь занимался этим всегда и везде, может, и сейчас выгорит?

Вместо слов получилось мычание, сопровождаемое клацаньем зубов по железу, но Паша проявил интерес, вытащил изо рта Прапора пистолет и наклонился пониже, прислушиваясь.

– Меня заставили, я не хотел! – выпалил Прапор, тараща глаза. – Он сказал, что убьет меня, если не соглашусь.

– Кто?

– Федор!

– Какой Федор?

– Прахов фамилия, Кальяном зовут. Да его все знают! Он у Шахида был боссом. У него, наверное, и гранатометы, которых вы не нашли.

– На хрена они ему?

– Я… Я не знаю!

– Что он готовит?

– Не знаю! Но могу узнать, я попробую!

– Сколько он тебе заплатил?

– Восемь штук баксов. Обещал восемь, пока дал половину, сказал, остальное после очной ставки отдаст.

– Дешево же ты себя ценишь, урод!

Паша посмотрел на Молчуна с Топорковым:

– Ну и чего с ним делать теперь?

Молчун дернул плечами: дескать, смотрите сами, но лично я бы решение не стал менять. А Топорков в раздумье покачал головой:

– Может, он живой нам сгодится!

– Да! – Прапор обрадовался, увидев союзника. – Я… Я все… Все, что хотите!

– Чего от тебя можно хотеть? – Паша брезгливо ткнул его пистолетом в лицо. – Один геморрой только… А сдохнешь – и все проблемы решатся.

– Не надо, у меня сын маленький.

– Тоже мне, папаша нашелся! – Паша посмотрел на Лютого, стоявшего в дверном проеме кухни. – Ты как считаешь?

– Пусть признанку напишет. А там поглядим.

– Слышал, урод?

– Я… Я все напишу!

– Ну, тогда живи пока.

Лютый и Топорков отвели Прапора в комнату. Посадили за стол, дали бумагу, прицепили наручником к ножке стола. Прапор торопливо схватил авторучку:

– На чье имя писать?

– Прокурору города Санкт-Петербурга.

– Ага… И… И с чего начинать?

– С начала. Как гранатометы украл, кому и как их продал, – велел Топорков, но Лютый остановил:

– Он так до вечера не закончит. Давай с последнего эпизода, как он Николай Иваныча оговорил.

Паша и Молчун вышли на улицу.

– Вроде получилось.

– Сплюнь! – Паша постучал по деревянным перилам крыльца.

Минут десять они постояли, потом Молчун раздавил окурок и со словами:

– Пойду посмотрю, что этот писатель родил, – скрылся в доме.

Идея наехать на Прапора принадлежала Паше. Лютый его не поддержал: