Музыка тотчас же умолкла, гости повскакивали, салютуя хозяину кубками; Элмерик, вспомнив о вежливости, поклонился.

Эрни же торжественность обстановки ничуть не смутила. Он шагнул из-за спины Элмерика и сгрёб Сорокопута в крепкие, аж косточки хрустнули, объятия и похлопал по спине. Пока Сорокопут по-птичьи лупал глазами, удивлённый нахальством смертного, Эрни уточнил:

— Надеюсь, у вас тут наливают?

— Ну, разумеется. — Сорокопут, отстранившись, оправил тунику из серого бархата и попятился к своему месту во главе стола.

Несмотря на седину, хозяин застолья вовсе не выглядел старым. Бывают такие лица, по которым сложно угадать возраст. Вроде морщин не было видно, но впалые щёки и крючковатый нос отнюдь не добавляли Сорокопуту свежести. Черные зрачки были слишком маленькими, делая взгляд колючим и злым. А то, что Элмерик сперва принял за полумаску, оказалось более тёмной кожей на скулах и глазницах. Интересно, это от природы или углём подведено?

— Угощайтесь, гости дорогие, — девицы с сорочьими хвостами взяли их с Эрни под локотки и усадили на противоположном конце стола — рядом с усатым господином, похожим на кота. Тот промурлыкал приветствие, хотел сказать что-то ещё, но его безрукая дама возмущённо заклекотала, и Кот, сразу сникнув, отвернулся.

Волынщик потянулся было к жаркому, но Элмерик шепнул:

— Погоди, дай проверю.

Он прикрыл один глаз, призывая на помощь Истинное зрение… ну точно, листья и жёлуди. Сплошной обман!

От взгляда барда Сорокопута не укрылось, что новые гости отодвинули блюда подальше. Хозяин сделал знак девицам сорокам, и те принесли другие — на этот раз с настоящим угощением.

— Повезло, что глазастый ты, — прощёлкал клювастый тип, наклонившись к самому уху Элмерика. — Съели бы жёлуди, стали бы свиньями.

— Разве это честно? — вскинулся Эрни.

— По мне так вполне. Он же не обещал, что не будет превращать вас в свиней? — клювастый пожал сутулыми плечами. — Кстати, я — Кулик. Вон там сидит леди Желна, а рядом с ней — леди Кукушка. Они будут судить ваш поединок.

— А как на ваш птичий праздник попал Кот? — Элмерик кивнул в сторону усатого господина.

— О, это подмастерье барда Сорокопута. Талантливый малый, но себе на уме. Советую держаться от него подальше.

Господин Кулик оказался весьма разговорчивым, если не сказать болтливым, и вскоре Элмерик начал клевать носом под его монотонное бормотание.

— Вон там, видите, весь в чёрном — это сэр Грач. Он получил рыцарский титул от короля людей совсем недавно, всего пару веков назад. Представляете, этот дурак — я, конечно, имею в виду короля, — думал, что перед ним обычная птица! Эх, жаль не я мимо пролетал, а то мне бы тоже достался титул… А от него правую руку в пёстром платье — леди Сойка. Недавно она убила жабу из оркестра, поэтому некому теперь играть нам на барабанчиках из бешеных огурцов. Ярость — её второе имя. А это старик Шипун, тот ещё развратник…

Эрни кивал и пил. Улыбка не сходила с его лица — впору было подумать, что Волынщику всё нипочём, но Элмерик видел, как в его взгляде порой мелькает страх, и не мешал заливать его вином.

— Что же касается условий поединка, — без лишних предисловий заговорил Сорокопут, — всё просто. Мы будем пировать три ночи и три дня. Сегодня на рассвете поём самую весёлую песню. Завтра — самую печальную. А послезавтра — такую, чтобы никто не остался равнодушным. Леди Желна, леди Кукушка и леди Сойка будут судить поединок. Надеюсь, в их беспристрастности никто не сомневается?

Вообще-то, Элмерик сомневался, ещё как! Но благоразумно оставил мнение при себе: ещё не хватало обидеть дам — заклюют.

— А как мы узнаем их оценку? — встрял Эрни. Язык у него уже заплетался. Хорошо, что сегодня ему не петь.

— Очень просто: на весёлой песне они должны засмеяться, на печальной — заплакать.

— А, ну это проще простого! — Волынщик хлопнул ладонью о край стола.

Хотел бы Элмерик разделить его воодушевление. Его одолевало плохое предчувствие, но придраться было не к чему: правила звучали здраво.

— Мы должны победить в двух турах их трёх? — на всякий случай уточнил он.

— Да хотя бы в одном победите, — фыркнул Сорокопут. — Ещё никому из смертных не удавалось меня превзойти!

— А правила-то даже легче, чем я думал, — хихикнул Эрни. Элмерику захотелось его стукнуть.

Он непременно сделал бы это, если бы не нужно было притворяться: подмастерье не смеет ударить мастера, даже фейри это должно быть очевидно.

— В конце состязания победитель решит судьбу побеждённого, — Сорокопут отсалютовал гостям кубком, на котором Элмерик разглядел украшение в виде черепа небольшой птички. — Пора обновить посудину. Этот Соловей мне уже надоел.

— Погоди… ты победил в песенном состязании самого Соловья? Лучшего из певцов? — Волынщик аж вином подавился.

Надо же, проняло всё-таки?

А Сорокопут глянул на него своими чёрными глазами-точками и процедил сквозь зубы:

— Лучший певец здесь я. Пора бы уже запомнить.

— Болотные бесы! — Эрни схватился за голову. — Мне надо ещё выпить!

— Может, хватит? — прошипел Элмерик, отодвигая кубок, который Волынщик пытался ухватить нетвёрдой рукой. — Тебе ещё на флейте играть.

— Не дрейфь, Желторотик! Я могу играть в любом состоянии. Даже лучше, когда я пьян, — тогда я не боюсь оплошать.

Боги, с кем он связался?! Элмерик закатил глаза. Впрочем, стоило насторожиться ещё в Чернолесье, когда Эрни рассказывал о споре с сороками. Сейчас отступать уже было поздно.

— И что же вы будете петь сегодня на рассвете? — поинтересовался болтливый Кулик, щёлкая клювом. — Давненько мы не слыхали человечьих песен. Порадуете нас чем-то новеньким или обратитесь к балладам, проверенным временем?

— Я ещё не решил, — Эрни икнул.

— Тогда позвольте предложить вам вариант?

— Нет уж, спасибо, я сам! — Волынщик отодвинулся подальше, и, склонившись к Элмерику, шепнул. — Как думаешь, «Миллисент, неси мне эль» подойдёт?

— Да, отлично!

— Тогда решено. А теперь, хоть ты и не Миллисент, налей-ка мне ещё!

Так до самого рассвета они ели, пили и веселились. Вернее, веселился Волынщик, а Элмерик беспокойным ужом вертелся на старом пне и бубнил себе под нос припев, чтобы не забыть слова:

«Миллисент, неси мне эль,

Пусть уймёт тревоги.

А потом стели постель -

Я устал с дороги».

В песне рассказывалось о путнике, который зашёл в неприметную хижину и вёл себя там очень неприлично. Но хозяйка дома, пресловутая Миллисент, оказалась ведьмой и всласть посмеялась над наглецом. Фейри наверняка должно было понравиться, как обидчик получает по заслугам.

К рассвету Элмерик повторил песню не меньше полусотни раз, но всё равно вздрогнул, когда бард Сорокопут хлопнул в ладоши.