Мэри пошла к дому. На устах ее играла улыбка. Найджел прислал ей привет. Привез его француз. Передав его, он стал свободен. А св. Катарина была благосклонна к Найджелу. Ведь это над ее гробницей он поклялся, что не увидит леди Мэри, пока не совершит три подвига. Уединившись у себя в комнате, девушка упала на колени и обратилась к Пресвятой Деве с горячими словами благодарности за то, что один подвиг уже был совершен; но радость ее тут же померкла при мысли о следующих двух, ожидавших ее возлюбленного.

Было ясное солнечное утро, когда Найджел смог наконец выйти из своей каморки в стрельнице и пройтись по крепостной стене. С севера дул свежий ветер, он нес влагу и морскую соль. Найджел подставил под его порывы лицо и почувствовал, как в него вливается жизнь, как крепнет его тело. Он отпустил руку Эйлварда и, без шляпы, опершись о парапет, жадно вдыхал прохладный живительный воздух. Вдалеке, у самого горизонта, почти скрытая высокой волной, виднелась узкая полоска белых утесов, опоясывающих Англию. Между ним и утесами лежал широкий синий Пролив, по которому один за другим катились сверкающие пеной валы; волна была высокая, и немногие суда, что виднелись с вала, тяжело раскачиваясь, с трудом продвигались вперед. Найджел обвел взглядом открывшиеся перед ним просторы, и разительная перемена — после серых стен его тесной комнатушки — наполнила грудь его счастьем. Наконец взгляд его остановился на каком-то странном сооружении прямо у него под ногами.

Это был длинный, похожий на трубу предмет из кожи и железа, прикрепленный к грубой деревянной станине на колесах. Рядом лежала куча камней и кусков металла. Конец машины был приподнят над зубцами стены. Позади нее стоял железный короб. Найджел открыл его. Он был наполнен каким-то темным зернистым порошком, похожим на размолотый древесный уголь.

— Клянусь святым Павлом, — воскликнул Найджел, проводя рукой по машине, — я слышал о таких вещах, только никогда раньше их не видел! Ведь это же одна из тех удивительных новых бомбард!

— Ну да, она самая и есть, — презрительно ответил Эйлвард, с неприязнью глядя на машину, — я уже насмотрелся на них здесь, на стене, и даже повздорил тут с одним, кто их охраняет. Он так глуп, что думает, будто может из этой кожаной трубы выстрелить дальше, чем лучший лучник Англии из арбалета. Я дал ему по уху, и он так и повалился на свою дурацкую машину.

— Это страшная вещь, — отозвался Найджел, наклонившись, чтобы осмотреть ее получше. — В странное время мы живем — вот теперь стали делать такие штуки. Ведь она стреляет огнем, который вылетает из черного порошка?

— Клянусь рукоятью меча, славный сэр, не знаю. Вроде бы, прежде чем мы поругались, этот дурак бомбардир говорил что-то такое. Порошок набивают в трубу, потом туда заталкивают ядро. Потом берут еще порошка из ящика и насыпают в дыру на другом конце — вот сюда. Теперь она готова. Я никогда не видел, как они стреляют, только знаю, что вот из этой можно сейчас выстрелить.

— У нее очень странный звук, да? — задумчиво спросил Найджел.

— Говорят, славный сэр. Вот как лук звенит, когда отпускаешь тетиву, так и она издает какой-то звук.

— Послушай, лучник, здесь никого нет и никто ничего не услышит; она не причинит никакого вреда — ведь нацелена она в море. Пожалуйста, выстрели, я хочу услышать ее звук.

И Найджел склонился над бомбардой, внимательно прислушиваясь, а Эйлвард тут же нагнулся над запалом и стал прилежно скрести кремнем по стали. Мгновение спустя оба они, он и Найджел, оказались на земле, довольно далеко от бомбарды, и увидели, как под грохот выстрела, в облаке густого дыма, длинная черная, похожая на змею машина быстро откатилась назад. Одну-две минуты они сидели ошеломленные, пока раскаты грома замирали где-то вдали, а в голубое небо медленно уплывали кольца дыма.

— Слава Богу! — воскликнул Найджел, вставая с земли и озираясь. — Слава Богу, что все стоит на месте. Мне показалось, что рухнул замок.

— Ну и ревет! Такого рева я и у быка не слышал! — сказал Эйлвард, потирая ушибленные места. — Ее было бы слышно от Френшемского пруда до самого Гилдфордского замка. Больше я к ней не притронусь, сколько бы самой лучшей земли в Патнеме мне ни посулили.

— А если притронешься, тебе этой земли понадобится девять квадратных футов, — раздался позади них сердитый голос.

Это был Чандос. Он только что вышел из открытой двери угловой башни и стоял, сурово глядя на обоих. Однако, когда ему рассказали, что произошло, он улыбнулся.

— Беги скорее к начальнику пушкарей, лучник, и скажи ему, что случилось, не то вся крепость и город возьмутся за оружие. Не знаю еще, что скажет король об этой нежданной тревоге. А вы, Найджел, как вы-то могли вести себя так по-детски?

— Я не знал ее силы, досточтимый сэр.

— Клянусь, Найджел, мне кажется, никто из нас не знает ее силы. Еще придет день, когда все, чем мы восхищаемся, все великолепие и красота войны, потеряет свой блеск и уступит место такому вот оружию, что пробивает стальные доспехи, словно кожаную куртку. Я сидел тут как-то в доспехах на боевом коне, смотрел на покрытого копотью бомбардира и подумал, что я — последний из старого времени, а он — первый вестник нового; что придет день, когда он со своей машиной сметет и вас, и меня, и всех остальных со сцены, и войны будут вестись совсем иначе.

— Но ведь еще не сейчас, достойный сэр?

— Нет, еще не сейчас. У вас есть еще время завоевать себе шпоры, как делали ваши предки. Как вы, набрались силы?

— Я готов выполнить любой приказ, достойный лорд.

— Очень хорошо, потому что нас ждет дело — доброе дело, срочное дело, опасное и почетное. У вас засверкали глаза и зарделось лицо, Найджел. Когда я смотрю на вас, я заново переживаю свою молодость. Так вот, хотя здесь у нас с Францией перемирие, в Бретани, где дом Блуа и дом Монфоров все еще сражаются за герцогскую корону, мира нет. Пол-Бретани стоит за одного, пол — за другого. Французы поддерживают де Блуа, а мы — де Монфоров: эта война такая же, как те, в которых многие великие полководцы, вот как сэр Уолтер Мэнни, впервые завоевали себе имя. В последнее время удача обернулась против нас, и кровавые руки Роганов, беззубого Бомануара, Оливье-Мясника и других всей тяжестью навалились на плечи нашему народу. Последние новости оттуда ужасны, а у короля черно на душе, потому что в замке Ла Броиньер убили его друга и сотоварища Жиля де Сен-Поля. Он посылает туда подкрепление, а мы его возглавим. Как вам это нравится, Найджел?

— Досточтимый лорд, разве может быть что-нибудь лучше?

— Тогда собирайтесь; мы выступаем не позже, чем через неделю. Путь по суше прегражден французами, поэтому мы пойдем морем. Сегодня вечером король устраивает прощальный пир — и ваше место за моим стулом. Приходите ко мне в комнату и помогите одеться, а потом мы вместе пройдем в залу.

На Чандосе, одетом к королевскому пиршеству, сияли шелк и парча, мерцали бархат и меха; Найджел, который должен был прислужить ему за столом, тоже надел свой лучший шелковый камзол с пятью алыми розами. В огромной зале замка расставили столы: высокий для лордов, второй — для менее знатных рыцарей, и третий — для оруженосцев, которые тоже могли попировать, но только после того, как усядутся их господа.