– Ленин не надеялся пережить даже тот срок, что продержалась Парижская коммуна, – пожал плечами Мехлис. – А ситуация была намного хуже. Я уверен в том, что мы сможем устоять.

Сталин посмотрел на него и медленно произнес.

– Мы с вами, Лев Захарович, отлично знаем, какой была цена даже такого завоевания. Гражданская война оставила после себя одни руины, которые только недавно смогли восстановить. Коллективизация на селе тоже не оправдала наших экономических ожиданий. Впрочем, она делалась не столько в интересах экономики, сколько в интересах классовой политики. Но и в этом плане она, получается, провалилась. Мы стали врагами на селе, которых терпят только потому, что не в силах противостоять открыто.

– И как нам быть? – Пожал плечами Мехлис. – Признаться, я сам не вижу выхода из этой ситуации. Поначалу я думал, что Тухачевский сгустил краски, но, позже его переживания стали казаться мне не такими беспочвенными. И ведь он – командир, маршал, который сидит достаточно высоко. А представляете, какая картина у исполнителей на местах? У тех же директоров заводов или председателей колхозов.

– Ужасная картина, товарищи, – кивнул Сталин. Потом начал заново набивать свою трубку. Молча. И лишь на седьмой секунде этой затянувшейся тишины произнес. – Выхода у нас только два. Либо мобилизовать все силы и сосредоточиться на классовой борьбе, пытаясь добиться победы нужных политических и экономических взглядов у этой огромной глыбы старого мира. Это сильно ударит по экономике и социальной стабильности Советского Союза, а во время войны породит большое количество банд и предателей, переходящих на сторону врага. Либо начать с ним мириться и идти на взаимные уступки с компромиссами. Но в этом случае, нам нужно будет признать многие из наших шагов, как ошибки. Публично. А это породит сильные волнения в партийной среде. У нас только два пути, ибо нельзя идти одновременно в разные стороны.

– Но публичный компромисс со "Старым миром" приведет к тому, что мы фактически откажемся от коммунизма. Пусть даже и в тактических интересах, – слегка раздраженно произнес Мехлис.

– Не уверен, что в тактических интересах, – ответил Берия. Сталин и Мехлис повернулись к нему. – Дело в том, что предстоящая мировая война будет иметь несколько иной характер, нежели прошедшая в начале века. Боюсь, что нам могут не простить победы, в то время как поражение нас окончательно уничтожит. Советский Союз ждут очень большие и серьезные испытания, которые вряд ли закончатся даже в рамках одного десятилетия. Поэтому, если нам идти на компромисс со "Старой Россией", то он должен носить долгосрочный характер. Конечно, после победы мы сможем от него отказаться, но тогда это вернет все на круги своя и поставит нас в очень уязвимое для враждебной пропаганды положение. Мы вновь окажемся "помещиком" в глазах народа.

Сталин задумчиво курил. Молча. Не нарушали тишину и Мехлис с Берией. Только часы и редкие мухи шумели в теплом вечернем воздухе этого кабинета.

– Я думаю, – наконец подал голос Сталин, – что нам нужно собрать совещание Политбюро и посоветоваться с товарищами. Товарищи, – обратился он к Мехлису и Берии, – подготовьте подробные доклады по озвученным вопросам. Думаю, наши товарищи будут встревожены и им потребуются точные сведения.

– А что делать с Тухачевским? – Спросил Берия.

– Чем он сейчас занят?

– С головой увяз в работе. – Сказал Мехлис. – Основные уклоны – повышение выучки личного состава и материально-техническое обеспечение. Постоянные командировки.

То на завод поедет, то в воинскую часть. Доходит до курьезов. Бегает с красноармейцами марш-броски. Участвует в подготовке полевых укреплений, показывая младшим командирам, как их нужно возводить, а потом может вместе с солдатами их рыть. Набрал уже семьдесят часов наезда на разной бронетехнике, в том числе за рычагами. И эти часы постоянно растут. Он неугомонно изучает, по примеру Гудериана, непосредственные условия эксплуатации бронетехники.

Занимается активным внедрением регулярных малых учений силами роты и батальона.

Несколько раз их проводил лично. Ведет подготовку к полковым и дивизионным учениям, заявляя о том, что пока не будут готовыми низовые звенья, проводить что-то крупномасштабное рано. Не чурается грязной работы. Во время своих заездов были не редки случаи, когда слетала гусеница на танке, и нужно было по колено в грязи ее натягивать, и он не только не отлынивал от работы, пользуясь своим положением, но и начинал ее первым. И таких эпизодов не мало. Можно было бы даже сказать, что маршал слегка чудит, пытаясь выяснить, что же на самом деле творится в войсках на всех уровнях. Впрочем, бойцам это нравится. Его популярность в войсках растет.

– Растет? – Холодно взглянул на Мехлиса Сталин.

– Да. Но для нас это никакой угрозы не несет. Мы прямо или косвенно опрашиваем всех, с кем он беседовал приватно, выясняя, что он говорил. Нигде никакой хулы на Партию и правительство не идет. Даже, напротив. Он нередко поминает добрым словом многих членов правительства и наркомата Обороны. Нередко называет отличившихся красноармейцев одобрительно "ворошиловец" или "сталинец". Так что его деятельность повышает не только его личную популярность, но и партийную. Его примеру начинают следовать другие командиры, особенно те, с которыми он лично проводил разъяснительные беседы. Фактически, создается что-то вроде моды на работу с кадрами и профессионализм. Так что, кроме роста популярности партийного руководства в войсках, активизируется работа с личным составом. Особенно на низовом уровне.

– И много он тратит время на эти командировки? – Уже куда более спокойно спросил Сталин.

– Дома он ночует один – два дня в неделю. Чтобы везде успеть – много летает на самолетах. Совершенно неугомонная натура.

– А спор в наркомате по поводу технического задания для нового танка уже закончился?

– Можно считать, что да, – улыбнулся Мехлис. – Тухачевский предложил всем спорщикам поучаствовать в недельных учениях танкового батальона. За рычагами.

Командармы и комкоры не загорелись особенным желанием это делать, но я поддержал инициативу, высказав, что хочу также принять участие, и им ничего другого не оставалось, как согласиться.

– Зачем он это инициировал? – Недоуменно спросил Сталин.

– Он поднял вопрос о том, как оценивать танк и вывел в противовес устоявшимся критериям оценки, новые. Там много показателей было. В том числе и моторесурс, удобство управления, обзор, средства связи и так далее. Командармы и комкоры не все оценили его инициативу, сказав… – Мехлис снова улыбнулся, – Они много что там сказали. Вот Тухачевский и предложил им немного развеяться. Сам же, как вернулся из Испании ни дня не сидит без дела, разве что за штурвал самолета не садился, а потому в курсе многих проблем на местах.

– А что же за штурвал не сел? – С легкой усмешкой улыбнулся Сталин. – Испугался?

– Нет. Врачи запретили. Но есть у меня предчувствие, что его укрепляющаяся дружба с Чкаловым закончится полетами вопреки предписаниям.