с верным выбором, как бы невзначай прочертил в воздухе похожий на рыбу знак, прозрачно намекая, что расследование наше может завершиться и визитом в город самого Парослава Симеоновича.

Аида закатила глаза.

– Ой, да идите вы к Сатанаилу… Ладно, я фототипирую нужные мне страницы исследований. Утром Гермасим занесет содержимое сундука. И никому об этом ни слова.

Когда мы покидали особняк, я на прощание обернулся к его хозяйке.

– Да, раз уж такой случай, может, Парославу Симеоновичу что-нибудь передать от вас?

– Стрихнина ему передайте!

Аида с силой захлопнула дверь.

10011

Стол покрывала пестрая мозаика бумаг: вещи из сундука покойной Луччевской были перед нами. Казенного вида картонные папки. Листы с чертежами. Множество пухлых тетрадей всех цветов и размеров, исписанных аккуратным мелким почерком. Я посмотрел одну из них: формулы, формулы, формулы. Поняв, что будет нелегко, мы принялись за дело.

К обеду работа была закончена. Все бумаги изучены и разделены на две стопки. В одной, самой большой, были исследования доктора Луччевской в области Гнили. Во второй – сделанные ее же рукой чертежи и пометки, касающиеся улучшений витального бальзама Грозова. И только два документа никак не вязались с остальными бумагами и лежали отдельно. Один лист тоже был исписан тем же аккуратным почерком: названия деревень, поселков и городов губернии и четыре столбика чисел, напротив каждого поселения – свои. Рядом с листком лежал испорченный пятнами чернил приказ о закупке лекарств для больницы. Однако не он привлек внимание. На обратной стороне бумаги был спешно набросан карандашом план каких-то коридоров. В трех местах на нем были жирно поставлены крестики.

– Думаешь, этот план может относиться к делу? – Я скептически посмотрел на рисунок. Ни подписей, ни замечаний.

– Я это допускаю. Считаю, что нам следует пойти к доктору Чистякову-Скоблинскому. Нужно расспросить его о последнем дне Луччевской в больнице.

– Почему к нему?

Ариадна указала на лист.

– План написан в спешке. Скорее всего, на первом черновике, что попался под руку. Учитывая, что в испорченной бумаге идет речь о закупке лекарств в больницу, есть все основания расспросить людей там. К тому же у меня есть еще один важный вопрос.

– Простите, первый раз вижу. – Доктор Чистяков-Скоблинский посмотрел на протянутую нами бумагу. – Коридоры какие-то.

Ариадна положила перед врачом бумагу с цифрами.

– А они вам что-нибудь говорят?

– Конечно, это из ее мертвой арифметики.

– Мертвая арифметика?

– Да, Света эту работу так называла. Весна близится. Вот со всей губернии статистику она собирать и приказала. Как потеплеет, начнут из земли плесневики выкапываться. С вызревшими в легких спорами Гнили. И спор в них столько, что вот представьте, ползет такой холм из оплесневелого людского мяса, а споры над ним клубятся, словно бурый дым. И вирулентнее они в семьдесят раз, чем Гниль, передающаяся воздушно-капельным путем от человека.

– И что вы станете делать, когда они начнут весной выкапываться? Будет новая волна Гнили?

– Охотников расставим на вышках вокруг сел и деревень, зажигательные пули, огнеметы, всем снабдим через генерала Пеплорадовича. Впрочем, не думаю, что это понадобится. Всю осень брандкоманды работали, да и зиму тоже. Офицеры при огнеметах и респираторах высшего класса защиты. И еще охотники из местных с собаками. Осень нам на то и дана, чтоб логова все вскрывать и выжигать. Когда начинается образование плесневого плазмоида, деревья над логовом тоже гнить начинают. Трава буреет. Ищем такие места, выжигаем логово. Но Света все равно захотела свести статистику и вычислить, где в губернии еще могли остаться логова плесневиков.

– И что означают столбцы чисел?

– Тут все просто. Это ее придумка. Вот, смотрите: первый столбец – это заболевшие, второй – умершие и сожженные, третий – условно выздоровевшие…

– Условно?

– Условно. То, что от переборовшего Гниль остается, уже немного не является человеком. Ну и четвертый, это разница. По ней и можно сказать, сколько плесневиков может быть в окрестностях населенного пункта. Видите: Оболоцк, двенадцать человек. Вот у меня в столе двенадцать бумажек об их обнаружении и сожжении. Пятеро в подвале перерождались, четверо под зенитной башней, а Семен Никифорович, бакалейщик наш, с женой и невесткой на чердаке. Всегда чудаками они слыли. Всех сожгли из огнеметов. Вот село Гурьев брод, четверо пропало. Семья с детьми. Повозиться пришлось, Гниль мозг ловко поражает. Эти аж на болота ушли и там логовище вырыли. И топи такие, что не добраться толком. Хорошо, генерал Пеплорадович из столицы бомбардировочный дирижабль выделил. Золотой человек.

– Я поняла логику. Самый главный вопрос: даже в Оболоцке, большом городе, лишь двенадцать человек в итоге пропало и начало перерождаться. А вот здесь что? В Тернцах?

– А? Да, мы Тернцы так и называем: Мертвая деревня. Тут уж да, вымерли почти полностью. Но что поделать. В начале эпидемии был бардак. Упустили. Там из условно здоровых теперь один человек и остался.

– А я не об этом. Я о заболевших там. Вы, судя по статистике, там двадцати семи человек недосчитались.

– Ну… Да. Действительно оказалось, что мы недосчитались. Но ведь успели хватиться до весны! Так что нормально все. Света туда уже брандкоманду отправила. Так что перероют все, но найдут. И всех выжгут до одного.

– Давно это было?

– За пару дней до бунта.

– С людьми из команды могу поговорить?

– Ну, как вернутся, сможете. Вы что, думаете, леса и болота по зиме легко прочесывать?

Я задумался.

– От них были какие-то известия?

– Да нет. Вроде нет. Василич бы сказал, наверное. – Увидев мой вопросительный взгляд, доктор Чистяков продолжил: – Ну, штабс-капитан Петр Васильевич Черметов. Он посланную доктором брандкоманду возглавил. Точно, вы же не застали его в городе. Прекрасный специалист. Многообещающий. Он заезжал в больницу.

– Когда?

– В вечер перед бунтом.

– С Луччевской говорил? О чем?

– Говорил. Ну откуда я знаю, о чем. Вроде огнесмесь ему нужна была.

Дальнейшие расспросы в госпитале ничего не дали. Офицер приехал под вечер пополнить запасы огнесмеси. Затем поговорил с Луччевской. Никаких иных подробностей никто в госпитале рассказать не смог.

Единственное, еще раз посмотрев набросок карты подвалов, Чистяков-Скоблинский предположил место, на которое он может указывать. На многие версты от стоящих в непролазной глуши Тернцов такие ходы могли быть разве что на руинах заводов, брошенных в войну. Консервного, железопрокатного и самого близкого к деревне – винокуренного, принадлежащего деду Грозова.

– Но учтите, путь будет сложный, за Тернцами дорог с войны нет. Везде только болота и лесные заросли. От деревни придется пешком: сани не пройдут точно.

Поблагодарив медика, мы с Ариадной направились в городскую управу и вскоре