Долгоруков повел головой и не ответил. А что тут ответишь, когда бывший актер совершенно прав. Оно и в самом деле мальчишество какое-то…

– Ну, дело сделано, – наконец, ответил он. – Так поможешь?

Павел Лукич задумался. Некая возможность помочь Севе в его проблеме была. Дело в том, что у бывшего актера Городского театра имелась одна вещица, которую он сохранял пуще ока. Даже в ситуациях крайне трудных, будь то полнейшее отсутствие пищи и возможности ее добыть, а также впадение в русскую болезнь, именуемую запоем, вещица эта была неприкосновенна. И сейчас отдавать ее Долгорукову, пусть даже и с возвратом, ну очень не хотелось. Однако Всеволод Аркадьевич уже дважды брал актера в дело, после чего несколько месяцев Павел Лукич жил королем, практически ни в чем не нуждаясь, и оттого отказывать ему еще более расхотелось.

Павел Лукич посидел еще с минуту в раздумье, затем крякнул и опять потопал в начало коридора. Приняв, надо полагать, в апартаментах Клавки-фармазонщицы еще одну порцию «живительного лекарства», Свешников вернулся в свой закуток, где его терпеливо дожидался Всеволод Аркадьевич. Затем, бросив на Долгорукова многозначительный взгляд, отставной актер Городского театра прошел в самый угол комнатенки, присел и, подцепив ногтями половую доску, приподнял ее и передвинул вбок. В полу образовалась небольшая щель, куда Свешников просунул ладонь. Снова многозначительно посмотрев на Севу, Павел Лукич вынул из дыры руку, и Всеволод Аркадьевич увидел в его ладони небольшой сверточек. Бывший актер поднялся, присел на нары и с заметным благоговением развернул сверток.

– Боже мой, какая замечательная вещь! – не удержался Всеволод Аркадьевич Долгоруков, принимая из рук Свешникова деревянное пасхальное яйцо. – Откуда это у вас?

– Это все, что осталось от моего отца, – ответил бывший актер. – Он был замечательно талантливым художником… – Павел Лукич чуть помедлил и добавил: – Крепостным.

– А не жалко, батенька? – посмотрел на Свешникова Всеволод Аркадьевич.

– Жалко, – согласился бывший актер. – Но ведь вас надо выручать, верно ведь?

Долгоруков не ответил, продолжая рассматривать яйцо. Оно было чуть крупнее куриного и раскрашено яркими красками. Впрочем, дело не только в этом.

На яйцо была нанесена крохотная живопись. Сюжет напоминал миниатюру «Обручение святой Екатерины» итальянского живописца Микелино да Безоццо, которую Долгорукову посчастливилось увидеть в Лувре, когда он был в Париже десять лет назад. Тогда еще не были закончены фасадные работы после пожара, но все музейные департаменты функционировали. Более того, миниатюра, нанесенная на яйце, почти ничем не отличалась от оной знаменитого итальянского художника и наверняка была списана именно с нее.

И тотчас в голове Севы родился план…

– Вы можете заложить яйцо в ломбард, купить на вырученные деньги одежду и попробовать раздобыть деньжат известными вам способами, – сказал Свешников. – А потом выкупите яйцо и вернете его мне…

– Можно, конечно, и так, – в задумчивости произнес Всеволод Аркадьевич. – А можно иначе.

– Как – иначе? – спросил Павел Лукич.

– Есть один весьма известный способ, – начал Сева и затем изложил свой план бывшему актеру.

Свешников повеселел, поскольку в плане Долгорукова предусматривалось и его участие. А это означало, что от задуманной Севой аферы кое-что перепадет и ему…

– Только вот, опять же нужна одежда, – закончил свое повествование Всеволод Аркадьевич. – Причем весьма и весьма приличная.

– Платье ведь вам нужно на время? – обдумывая какую-то мысль, спросил бывший драматический актер.

– Конечно, – ответил Долгоруков. – Как все закончится, я верну его владельцу.

– Ну, тогда – пойдемте, – сказал Свешников и поднялся с койки.

– Куда? – спросил Сева.

– Я знаю, где можно раздобыть превосходный костюм! – ответил бывший драматический актер. – Есть один человек, который отдает свой костюм в аренду. В прокат, так сказать…

* * *

Барон Жерар де Левинсон пострадал от несчастной любви.

Происходил он из древнего богемского рода, известного еще с тринадцатого века по различным хроникам, сказаниям и летописям. Представители этого рода упоминаются как в числе рыцарей Ливонского ордена, так и в числе дипломатов и военных Великой Франции.

Предок барона Конрада Жерара де Левинсона, Георг Густав, служил корпусным генералом французских войск в Ирландии и даже получил от короля Иакова Второго в конце XVII века чин фельдмаршала. Дослужился Георг Густав до чина маршала Франции и оставил единственного потомка – сына Густава, от которого и пошли российские подданные Жерар де Левинсоны. Густав Жерар де Левинсон вступил в русскую службу поручиком и к кончине императора Петра Великого имел русский чин генерал-поручика и австрийского фельдмаршал-лейтенанта.

Его сыновья – Фридрих, Густав и Павел – также пошли по военной линии и стали генералами, а четвертый сын, Иоанн, двинулся по придворной службе и сделался императорским обер-гофмейстером, что являлось чином весьма замечательным. Барон Иоанн Жерар де Левинсон был прадедом Конрада… И вот, представьте себе, выходец из такого знатного и заслуженного рода прилюдно получает по мордасам в ресторации «Славянский базар» от какого-то хлыща, с которым изволила обедать его бывшая женушка!

О-о, именно она сделала его таким.

Они познакомились в Санкт-Петербурге, и девушка с первого взгляда очаровала его так, что барон уже после минуты знакомства с ней не находил себе места от обуревавших его чувств. Ксения и, правда, была несказанно хороша. И еще было в ней нечто такое, что сводит мужчин с ума. Некая доступность, что ли. Или, скорее, порочность, которая чувствовалась в ее плавных движениях, в разговоре, даже манере речи. Весь её облик обещал блаженство и сводил с ума всякого, кто задерживал на ней взгляд. Ксения заставляла делать то, на что он никогда бы не отважился до своего знакомства с ней.

Ее взгляд проникал в самую глубь мужского существа, высматривал там все, что ей было необходимо, после чего мужчина становился обнаженным. Конечно, не в буквальном смысле слова, хотя… Конрад Жерар де Левинсон предстал пред ней голым уже на второй день знакомства.

Эта барышня окрутила его так, что он не мог прожить без нее и минуты. А когда мужчина не может существовать без любимой женщины, что за этим следует? Совершенно верно, предложение руки и сердца, принятое Ксенией Михайловной благосклонно, и вскоре они сделались законными мужем и женой.

В постели она была античной богиней. Но вот во все остальное время…

Теперь-то он понимает, что она вышла за него ради денег. Говоря по-простому – чтобы его обобрать. И это у нее получилось. За год, который они были женаты, все состояние барона Жерара де Левинсона перешло в руки Ксении, причем барон отдал все сам, без особого принуждения со стороны женушки. Просто немного ласки, немного слез и упреков, капризный тон – и сотня тысяч, предназначенных для расширения производства на винокуренном заводе, обращаются в украшения и драгоценности, принадлежащие уже лично Ксении Михайловне.