Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Парcифаль, подобно Тристану и Изольде, – это во многом история флюидов. В последней из тринадцати опер Вагнера некое духовное перерождение – поиски человека, который исцелит и наследует раненому королю Амфортасу, – происходит вполне успешно. В точном соответствии с предсказанием появляется юный девственник – «наивный дурак». Возможно, исполнение желаний как раз и выводит водную стихию за пределы оперы. Величественный лес и огромный священный зал Грааля образуют два положительных полюса этой вещи; два отрицательных полюса в царстве Клингзора – это замковая башня и сад гибельных цветов. Впрочем, в Действии I воды хватает: озеро, к которому для сеансов гидротерапии привозят раненого короля, и ключ, где набирает воду Кундри, чтобы привести в чувство обморочного Парсифаля, которому она с жестокой прямотой сообщает о смерти матери; в Действии III проливается вода таинства – вода крещения. Однако главная линия флюидов соотносится с кровью: неостановимо кровотечение раны в боку Амфортаса; кровь Христова собирается в чашу Грааля. Первейший долг Амфортаса как короля рыцарей Грааля, состоящий в том, чтобы кровь Христова появлялась в чаше в течение евхаристической трапезы рыцарей, стал для него невыносим – король страдает от раны, нанесенной злодеем Клингзором, в руках которого оказалось то самое копье, что пронзило Иисуса, распятого на кресте. Сюжет Парсифаля можно резюмировать как поиск, в конечном счете успешный, наследника королю, которому всё сложнее призывать священную влагу.
При рассмотрении сюжетов Вагнера становится очевидно, что в тело здесь проникают жидкости нескольких видов, но истекает только одна – кровь, да и то только из мужских тел. Женщины умирают бескровно: они, как правило, внезапно испускают дух (Эльза, Элизабет, Изольда, Кундри) или же приносят себя в жертву в воде (Сента) или в огне (Брунгильда). Только мужчины умирают, истекая кровью. Пусть Вагнер изображает распростертое, пронзенное, истекающее кровью мужское тело как итог некоей эпической битвы – под раной, нанесенной копьем или мечом, обычно скрывается любовная рана. Любовь, испытываемая мужчиной, как в Тристане и Изольде, так и в Парсифале, тождественна ране. Изольда исцелила Тристана, однако Тристан влюбился в Изольду. Сообщая об эмоциональной необходимости новой физической раны, Вагнер прибегает к потрясающему приему и фактически вынуждает Тристана самому заколоть себя. В конце Действия II Тристан роняет свой меч и позволяет предателю-Мелоту пронзить его. Амфортаса соблазнила Кундри – копье Клингзора лишь сделала рану зримой.
Согласно женоненавистнической логике Вагнера персонаж-женщина, в которой характерным образом сочетаются ипостаси целительницы и обольстительницы, часто несет герою гибель. Фигура женщины, положительным воплощением которой выступает у Вагнера Изольда, в Парсифале наделена отталкивающими чертами и одновременно несет в себе начало эротичной любви. Женщина, вылетающая на сцену в начале Действия I с лекарственным бальзамом для раненого короля – снадобье облегчает страдания, но не лечит, – это тот же персонаж, из-за которого королю нанесли рану. Вагнер сотворил Кундри двойственной натурой – в служении она несет с собой флюиды; в качестве обольстительницы – похищает.
Соблазн есть красноречие; служение – немо. Кундри потерпела неудачу в обольстительных речах – при попытке соблазнить Парсифаля в Действии II, и теперь ей, похоже, нечего сказать. «Dienen! Dienen!» («Служить! Служить!») – вот единственные слова, которые ей позволено произнести в Действии III. Напротив, Изольда, которая вначале предстает целительницей, успешно применяющей к ране бальзам (мифологическая основа оперного сюжета), а затем – объектом вожделения, становится всё более и более красноречивой. Именно потоком экстатических слов Изольды Вагнер завершает оперу.
Снадобье, которым Изольда исцелила Тристана, осталось в прошлом. В легенде, которую избрал для оперы Вагнер, она предлагает Тристану жидкость, которая, как уверены оба, есть смертельный яд. В действительности эта жидкость – раскрепощающее зелье, и оно побуждает их – когда корабль подходит к берегу – признаться друг другу в любви.
«Зелье, изменившее всё» принципиально важно для кельтской легенды о Тристане и Изольде, которая более семи веков струилась по венам европейской культуры. Согласно наиболее полному изложению легенды, представленному в эпическом сочинении XIII века Тристан Готфрида Страсбургского, жидкость – это любовный напиток, приготовленный матерью Изольды (которую тоже зовут Изольдой, и в оригинальной легенде именно она выступает врачевательницей); дочь Изольда и король Марк должны выпить его перед первой брачной ночью, но во время морского путешествия несведущий слуга подносит напиток, приняв его за вино, племяннику короля и его невесте. В версии Вагнера несчастливая случайность обращена в необходимость. «Der Liebestrank», любовный напиток, которым Брангена, служанка Изольды, заменила яд, не побуждает Тристана и Изольду осознать собственные чувства – они и так о них знают, они – мученики на алтаре собственных чувств. Зелье лишь не позволяет им скрыть друг от друга свою любовь.
В другой опере – речь идет о Любовном напитке (1832) Доницетти – приворотное зелье истолковывается в комическом ключе: в первой картине героиня, богатая молодая женщина, читает группе крестьян версию великой кельтской легенды, которая здесь сводится к традиционной истории неразделенной любви со счастливым концом. Красавец Тристан получает от «мудрой ворожеи» «некий эликсир любви»; не успевает прекрасная, но холодная Изольда сделать глоток, как в ней вспыхивает любовь. «Переменившись вмиг / жестокая красавица / становится возлюбленной Тристана / и живет с ним верной женой». Напиток, который заставил человека влюбиться, принадлежит к тому же семейству зелий, заклятий и ворожбы, которые обращают принцев в лягушек, а русалок – в принцесс. Таковы мгновенные метаморфозы в сказках. Именно что в сказках. В