Отказываясь от спасительной свободы, Егоша протянул вперед пустые руки:

– Ты ведь хочешь меня, Потам? Так бери меня! Рала взвизгнула, пытаясь укусить воя за руку. Тот швырнул ее вниз, к своим напарникам.

– Стерва!

И тогда Егоша освободил Белую. Повинуясь Егошиному приказу, невидимая, она протекла через двор и впилась ледяными пальцами в незащищенное горло Потама. Вой захрипел. Сдавливая хватку, Егоша прошипел:

– Отпусти их, иначе умрешь!

Безумно вращая выпученными глазами, Потам махнул рукой скорчившимся за поленницей приятелям, захрипел:

– Пустите… Эту… Девку…

Освобожденная Рала выпрыгнула из-за поленницы, метнулась к воротам.

– Я сказал – их! – равнодушно велел Егоша.

Теплая шея Потама дрожала под его пальцами, хотелось сдавить их, но было еще рано. Сперва следовало освободить Ратмира.

Отпущенный оборотень встряхнулся, выскользнул следом за Ралой. Егоша чуть не засмеялся. Глупые, ничего не понимающие лапотники с озадаченными лицами послушно выполняли нелепые приказания Потама. Они не могли уразуметь – почему вдруг он потребовал отпустить с таким трудом пойманных пленников и почему хрипит, цепляясь за горло. Ведь никто не трогал его, а Волчий Пастырь стоял посреди двора с оглушенным и потерянным видом. Но командиру виднее, и, если он так велит, значит, у него есть какой-то хитрый, недоступный им план. Бестолково помаргивая, они проводили грустными взорами ускользающих во тьму оборотней. Потам забился в агонии.

Острый пряный запах неожиданно ударил Егоше в ноздри. Захлебнувшись, он ослабил хватку. Рассекая воздух, позади него тонко пропел топор. Болотник не успел уклониться – лезвие зацепило его бок. Боль рванула, вытягивая силы Белой. «Змеиный топор», – понял Егоша. Это было верное, известное лишь немногим знахарям средство ослабить нежитя – топор, которым недавно убили змею. Значит, Потаму помогал знахарь?

Падая, Егоша обернулся. Пронзительно черные глаза вонзились в его сердце.

– Волхв, – шепнул он.

– Я, – довольно хрюкнул маленький прислужник Белеса и кивнул потирающему горло Потаму: – Вяжите его, пока в нем колдовской силы нет! А то уйдет. Вот этим вяжите. Этот науз любого нежитя удержит. И еще возьми тех, кого он хотел освободить, смелый вой!

Перед Егошиными глазами пролетело что-то бледное, косматое, упало к Потамовым ногам. Длинные темные волосы рассыпались по земле. Егоша отвернулся. Рала… Не будет больше полных страсти ночей, не будет ее глуховатого голоса и крепких объятий. Рядом с ним тяжело рухнуло еще чье-то плотно скрученное тело. Он скосил глаза. Ратмир…

– Чуть не утек, – послышался торжествующий голос Волхва, но растерянный хрип Потама перебил его:

– Ты – кто?!

– Я? Посланник богов. – Не повернув головы, Егоша почти увидел его хитрую улыбку. – Надо же землю от таких, как этот гаденыш, освобождать. Я искренне порадуюсь, когда его сожгут иль вздернут!

– Нет, я его убивать не стану! – Потам решительно пнул сапогом ослабшего и связанного болотника. – Пусть сперва Ярополк сам поглядит, чьим словам верил!

– Убить его надо, – настаивал Волхв, – иначе сбежит. Потам самоуверенно хмыкнул:

– Из поруба, что я для него заготовил, вовек не сбежит. Мы его всем миром для Волчьего Пастыря делали. Каждое бревнышко там заговоренное.

Ратмир шевельнулся. «Хоть он жив», – с облегчением подумал Егоша и, преодолевая силу науза, дотянулся до сознания Волхва. Колдун знал толк в ворожбе, но даже сквозь сотворенную им завесу Егоша почуял его разочарование. Блазень верно упреждал – Волхв желал его смерти и нынче не убил лишь потому, что чародейное оружие пролетело мимо, а простым Егошу было не осилить.

Болотник хмыкнул, повалился на бок и, словно трава перекати-поле, подкатился к ногам Волхва. Скучившиеся вокруг нежданного спасителя лапотники испуганно отпрянули.

Егоша скривил запекшиеся губы в улыбке и, не отрывая взгляда от лица бывшего друга, засмеялся:

– Что, Волхв? Не вышло? Опять не вышло? Никто не знал, о чем говорил плененный Волчий Пастырь, но Волхв понял. Нога маленького человечка взмыла над Егошиным лицом. Темнота и боль затопили все вокруг, и, уже проваливаясь в пучину беспамятства, Егоша услышал чей-то взволнованный голос:

– Неужто он и есть – Волчий Пастырь? А с виду совсем как человек.

Ответ Потама потонул в багровой дымке, до Егоши долетело лишь его начало:

– Он меня чуть не задушил, с места не двигаясь… А ты говоришь –г «человек»…

Варяжко не мог забыть Настену. Приходившие из Полоцка гонцы на его расспросы лишь пожимали плечами. Да, живет вроде такая у Рогнединого знахаря, по хозяйству ему помогает, с княжной дружбу водит – и все… Сколько ни выпытывал – ничего больше поведать о ней не могли. Только один молодой паренек из кривичей, приехавший в гости к родне, выдавил, что слышал, будто кто-то из Рогнединых воев хотел взять Настену в жены.

– А она? – с замиранием сердца спросил Варяжко.

Парень вылупил глаза:

– А что она? Ей честь оказывали, за знатного хоробра отдавали, сама княжна сватала, а она ответила, что негоже этакому именитому воину безродную да хилую болотную девку в жены брать. Может, и права была, а только упустила свое счастье.

Наверное, он еще долго потом дивился, почему, выслушав его рассказ, нарочитый расплылся в улыбке и так стиснул в объятиях, словно хотел задушить. А потом парень уехал, и вновь потянулись томительные дни неведения и ожидания.

Неприметно приблизился березозол, и вскоре должен был воротиться из полюдья Ярополк. Варяжко бродил по городищу, следил, чтобы все было ладно и в первые дни князя никто не беспокоил попусту. Иногда нарочитый заворачивал на двор к Пряше – проведать знахарку Малушу. Та быстро прижилась в Киеве. А как не прижиться, если, ведая все скотьи хвори, никому не отказывала в помощи? Люди к ней так и ломились: кто – с больной скотиной, кто – со своими бедами, а кто – просто языком почесать, о новостях проведать. Говорливая древлянка охотно принимала всех, но, болтая о том о сем, не забывала и о своей выгоде. Варяжко только дивился ее оборотистости и сноровке. Довольная новой подругой, Пряша нахвалиться на нее не могла, не замечая, как, потихоньку поглощая ее собственное, ширится и растет хозяйство Малуши. А если б заметила, зла бы ей не пожелала – слишком сжилась с древлянкой. Хотя кому в Киеве не нравилась знахарка? Встречаясь с ней, нарочитый почтительно склонял голову и улыбался, а она задорно подмигивала, будто блюдя какой-то тайный уговор. Ее сын, Савел, бегал за нарочитым по пятам, то цепляясь за его меч – «дай поглядеть», то волочась за стременем – «возьми на коня», то донимая расспросами. Однажды спросил:

– Нарочитый, а кто такой Волчий Пастырь? Варяжко удивился:

– Какой, какой? Волчий?