Я прыгнула за ним — и испортила все дело. Испугавшись резкого движения, Грек сделал несколько скачков и вырвался из загона, оказавшись на свободе в полном смысле этого слова.

В первый миг растерялись все — и беглец в том числе. Куда бежать? Кругом столько возможностей!

Положение, сам того не подозревая, спас Николай, отводивший Гурмана в денник. Лошади стараются держаться вместе в необычной ситуации — сколько раз бывало, что на скачках лошадь, потеряв наездника, продолжала скакать за остальными не потому, что хотела победить, а именно повинуясь стадному чувству! И сейчас инстинкт держаться вместе заговорил в Греке в полный голос, и жеребец рысцой двинулся за братом.

Мы стряхнули оцепенение — все-таки в конюшне изловить строптивого годовика проще.

— Закрывайте двери! — послышались голоса. — Сейчас мы его загоним!

Под крышей наши голоса раздавались гулко, рождая эхо. Следовавший за Гурманом Грек потерял его и, заблудившись, заметался между отделениями, натыкаясь на нас.

— В манеж! Гоните его в манеж!

Тренировочные конюшни вплотную примыкали к крытому манежу напротив входа, через который ворвался Грек. Николай, успевший завести Гурмана в денник, бросился за ним, а мы, собравшись, единым строем двинулись на беглеца.

Грек понял, что попался окончательно. Тонко заржав, он тряхнул гривой и галопом влетел в манеж. Здесь ему бежать было особенно некуда, но он не собирался сдаваться без боя и сопротивлялся до той минуты, пока не подоспела Татьяна. Со злости и от досады, что ей пришлось так долго гоняться за двумя упрямцами, она тигрицей бросилась на незадачливого Грека и чуть не силком уволокла его в денник.

— Они к кобылам кинулись, — только и ответила она, когда ее потом спросили, куда подевались братья-беглецы. — Там табун бродил.

А потом нам здорово влетело от начкона за то, что едва не выпустили жеребенка. Но после этого случая, что самое удивительное, Грек начал понемногу исправляться — за ним больше не приходилось бегать по полчаса, а однажды он даже первым дался в руки.

Его брат Гурман — не в смысле «гурман — тот, кто любит вкусно поесть и ценит хорошую кухню», а с ударением на первом слоге, чтобы получилась фамилия, как Шифман, Фишер и тому подобное, — обычно не отличался любовью к свободе. Красивый ярко-гнедой жеребчик был любимцем Николая, и не проходило дня, чтобы он не рассказывал какой-нибудь байки про Гурмана. Думается мне, большинство из них он придумывал сам — невозможно, чтобы у одного годовичка была столь богатая приключениями жизнь. Но один случай произошел на самом деле — свидетелем была сама Лена.

Николай вообще оказался мастером рассказывать байки, причем главными героями всех его невероятных историй были либо Гурман, либо некий Жертва. Сюжеты же отличались однообразием — во всех историях повествовалось о том, что выкинул тот или иной его подопечный, когда он, Николай, либо загонял его обратно в денник, либо чистил или задавал корм.

В тот день я, входя в конюшню, заметила необычайное оживление среди конюхов. Собравшись в одном месте, они что-то горячо обсуждали, не в пример начкону, который был мрачен как туча. Николай сидел на брикетах прессованного сена и вовсю разглагольствовал, давясь от смеха.

Я подошла ближе.

— Привет! — Татьяна заметила меня и посторонилась, пропуская в кружок. — Слышала новость?

— А что случилось?

— Гурман отличился.

Николай, увидев нового слушателя, с готовностью начал рассказ снова. Живо представляя себе эпизод, он похохатывал и никак не мог справиться с весельем:

— Слышь… Тут наших (нашими мы именовали годовиков) выгоняли на дальние левады, за ипподром. А там забор — во! — Николай даже привстал, показывая высоту примерно метра полтора от земли. — Плетень… Ну, наши гуляют, а там как раз кобылы проходили… И, наверное, какая-то из них в охоте. — Он сделал паузу, потирая руки и надеясь на богатое воображение слушателей. — Наши-то возбудились — и к ним! А там забор!.. Ну, Гурман и сиганул через него. Да не рассчитал и застрял… — Николай даже привстал, наглядно демонстрируя, как именно застрял его подопечный. — Повис на заборе — передние ноги там, на земле, стоят, а задние тут болтаются… Одним местом зацепился!

Я не могла удержаться от смеха, представив себе висящего на ограде жеребчика.

— А сейчас что с ним?

— Его начкон с нами снимал. Тяжеленный, черт!

— Это он из-за кобыл сиганул, — объяснил очевидное один из находившихся тут же наездников соседнего отделения. — Зря табунщики их слишком близко подвели.

— Думали, наверное, что они еще для этого дела маленькие, — усмехнулся второй.

— А у них уже сейчас все на месте, — со смехом поддержал его Николай.

Теперь мне стала ясна причина недовольства начкона — еще бы, ведь в случае, если бы Гурман получил травму, за нее пришлось бы отвечать и табунщикам, и ему.

Вечером, когда Лена пришла переночевать, я рассказала ей о дневном происшествии. Как ни странно, она не выказала ни удивления, ни понятного веселья.

— Знаю, — хмуро откликнулась она. — Меня начкон к себе вызывал… Эти жеребцы как кобыл моих увидели, так прямо-таки взбесились! Стали на плетень кидаться. А потом один возьми и прыгни! Ну, и повис… А мы табун отогнали.

Гурман служил для Николая одновременно источником неусыпной заботы и постоянной тревоги — как бы чего еще не случилось. Вторым его подопечным, требующим к себе столь же пристального внимания, был Жертва.

Я до сих пор не знаю, как на самом деле звали этого жеребчика-тяжеловоза, шестимесячного отъемыша, одиноко стоявшего в своем деннике. На дверях его красовалась меловая надпись: «Жертва». Это был толстый, невысокий, компактный, как все тяжеловозы, огненно-рыжий малыш, отличавшийся вовсе не маленькой силой и проворством. Откуда он тут взялся и какова его судьба, тоже было скрыто за семью печатями. Николай заботился о нем с особым рвением, Жертва для него был чем-то вроде любимой игрушки. Он сам выводил его на прогулку и сам же ловил в конце.

Жертва всегда гулял отдельно от годовиков в компании двух других отъемышей, которых звали одним именем на двоих — Близнецы. Об их происхождении тоже ничего не было известно. Это были жеребчик и кобылка, похожие друг на друга так, что я даже к концу работы на заводе не научилась их различать. Оба невысокие, даже слишком маленькие для будущих рысаков, приземистые, с короткими шейками и большими животами, на боках болталась клоками невылинявшая зимняя шерсть. Их содержали в собственном деннике, и находились они на нашем с Татьяной попечении. Характерами Жертва и Близнецы походили друг на друга, отличаясь пугливостью и наивностью,