Оставаться далее в Лондоне не имело смысла, и 1 марта графиня в сопровождении Форта убыла в Дувр, а 4 марта уже возвратилась в Париж. В качестве благодарности англичанину за помощь мадам Дюбарри герцог де Бриссак пригласил его погостить в свой столичный особняк, о чем, естественно, стало известно революционным властям. Они сочли, что история с драгоценностями мадам Дюбарри служила этому английскому шпиону лишь предлогом для его злонамеренной деятельности в сфере оказания помощи французским эмигрантам.

Для дворян и священнослужителей положение во Франции становилось день ото дня все более угрожающим. Однако, воодушевленная перспективой возврата своих ценностей, мадам Дюбарри не могла отказаться от прежних привычек. Хотя старые друзья навещали ее все реже, она была не в состоянии противостоять искушению приобретать понравившиеся ей вещи. Через неделю после возвращения из Англии графиня купила в магазине на улице Сент-Оноре большую верховую статую короля Генриха IV из бронзы, стоимостью более тысячи ливров, – счет за нее так и остался неоплаченным ею.

По возвращении в Лувесьен графиня немедленно передала начальнику местной полиции копию заверенного протокола признания обвиняемого Харриса. Согласно этому документу, в Париже находилось несколько сообщников воров, угодивших в лондонскую тюрьму. Несомненно, следовало арестовать прежде всего торговца-еврея Филиппа Жозефа, выступавшего в качестве укрывателя краденого. Через другого еврея, торговца Моше Абрахама, выяснили, что Филипп Жозеф был связан с Харрисом и Якобом Моше. Их видели вместе на другой день после кражи. Но полиция, руководствуясь какими-то неведомыми соображениями, отнюдь не спешила действовать и провела обыск в жилище укрывателя краденого лишь 10 мая. Подозреваемого, естественно, давно и след простыл. Он якобы еще три месяца назад уехал в Бельгию, преследуя некого злостного должника. Дома оставались лишь его жена Сипора, немецкая еврейка, не понимавшая ни слова по-французски, и служанка Готон, немедленно прикинувшаяся дурочкой. Однако при обыске в дымоходе обнаружили жестяную коробку с двадцатью четырьмя тысячами ливров в ассигнациях, что как-то не вязалось с обликом жалкой лавчонки хозяина. Сипора сначала объяснила наличие этой суммы выигрышем в лотерею, затем – большой выгодой, заработанной ее мужем на перепродаже различных товаров. И женщину, и служанку отправили в тюрьму.

Естественно, речь шла о мелкой сошке, к тому же ни полиция, ни следствие не проявляли особого рвения в раскрытии преступления о краже бриллиантов бывшей фаворитки короля. В ту пору все, что напоминало о павшем режиме, дурно пахло. Но мадам Дюбарри и не стремилась каким-то образом воздействовать на следствие. Ее ум был занят лишь одним – вернуть украденное. Она возложила задачу следить за результатами этого расследования от ее имени на секретаря герцога де Бриссака, господина Рикарда, и подала прошение на получение нового паспорта, на сей раз на три недели, непосредственно на имя министра иностранных дел графа де Монморен-Сент-Эран. Прошение было немедленно удовлетворено по всем правилам.

Сочтя, что процесс в Лондоне по возвращению драгоценностей обойдется дорого, мадам Дюбарри попросила банкиров Ванденивер выдать ей аккредитивы на лондонский банк «Саймон энд Хэнки». Этот запрос насторожил полицию, поскольку Ванденивер находился в сношениях с эмигрантами и возникло подозрение, что графиня переводит эти деньги им. Возможно, это предположение было безосновательным, поскольку средства женщины были слишком ограниченными, чтобы отважиться на подобный шаг. С другой стороны, банкиры открыли ей неограниченный кредит. Кроме этого в высшей степени необдуманного шага, ее доброе сердце не могло отказать в такой, с виду, безобидной услуге, как передача писем лондонским эмигрантам. Впоследствии на процессе против графини начальник королевских строений г-н д’Анживье дал показания перед революционным трибуналом, что поручил ей доставить ответное письмо в Лондон, адресованное мадам де Калонн. Эта аристократка вследствие подрывной деятельности ее мужа за границей пользовалась у революционно настроенных особ наиболее скверной репутацией среди всех эмигрантов. Подозрение также вызвало то, что Форт снял для трехнедельного пребывания графини целый особняк.

Однако уже с самого начала этой поездки возникли осложнения. Пересечение Ла-Манша из-за ужасающей бури задержалось на 12 часов, и по прибытии 8 апреля в Лондон путешественница чувствовала себя настолько отвратительно, что была вынуждена провести несколько суток в постели. На заседании суда в Олд-Бейли выяснилось, что процесс над французскими подданными, совершившими правонарушение во Франции, не может быть проведен в Англии, – на сей счет никакого соглашения между двумя королевствами не существовало. Выглядит странным, что этого якобы не знал Форт. За исключением англичанина Харриса, все прочие были освобождены из-под стражи. Их главарь Леве, который настаивал на честном приобретении драгоценностей, тут же возбудил иск против Форта и Саймонса за незаконное задержание. Откуда у бедного француза взялись деньги на столь дорогостоящую затею, так и осталось покрытым мраком неизвестности.

Невзирая на все эти неудачи, ничто не мешало графине вести активную светскую жизнь. Она стала гвоздем сезона, ее принимали в лучших домах Лондона, ей пришлось даже отказываться от некоторых предложений, как это видно из ее письма жене мэра столицы, в котором мадам Дюбарри отговаривается под предлогом сильных болей в горле. В вихре развлечений в Лондоне незаметно пролетел целый месяц. 21 мая графиня возвратилась в Лувесьен, но уже через два дня туда прибыл курьер из Лондона, извещавший о необходимости ее присутствия на процессе по причине рассмотрения апелляции. Она немедленно отправилась в путь. Предвидя, что пребывание будет длительным, мадам Дюбарри обустроила арендованный для нее дом, купив лошадей для выезда и наняв штат прислуги.

Течение судебного процесса продолжало усложняться, так что бриллианты все еще оставались под арестом в банке. Жанна привыкла жить в мире, где все можно было урегулировать при наличии соответствующих связей. Она обратилась к бывшим друзьям времен «старого режима». Лорд Марч, некогда постоянный посетитель карточных вечеров салона Жана-Батиста Дюбарри на улице Жюсьен, теперь стал влиятельным герцогом Куинсберри. Через него она была представлена принцу Уэльскому, будущему королю Георгу IV, проявлявшему большой интерес к знакомству со знаменитой мадам Дюбарри.

Надо сказать, что она выглядела для своего возраста вполне неплохо. Во время пребывания в Лондоне с мадам Дюбарри написал миниатюрный портрет один из лучших английских художников того времени в этом жанре Косуэй. На нем графиня имеет все тот же беззаботный вид женщины, привыкшей к поклонению мужчин и никогда не получавшей отказа на свои желания. Она причесана по последней моде, одета в белое платье, на шее – нитка крупного розового жемчуга, который вновь начинает входить в моду после почти векового триумфа бриллиантовых украшений.

Однако никто в Англии не изъявил желания помочь графине в продвижении ее процесса, который становился слишком дорогостоящим и, похоже, безнадежно затягивался. Ни мэр Лондона, ни даже лорд-канцлер и пальцем не пошевелили, чтобы хоть как-то посодействовать ей. Показательно в этом отношении письмо лорда Хоксберри, написанное ей 24 июня: