Добравшись до вершины третьего холма после целой череды утомительных падений на скользкую траву, он заметил, что рана на его кровоточащей ладони открылась еще шире. На бегу мужчина вдруг почувствовал, что только что проскочил мимо них, миновал этих троих и не увидел этого, понял, что они, должно быть, слишком устали, чтобы двигаться, и рухнули где-то в густых зарослях. Да... Он был уверен, что они спрятались, и Джереми проскочил мимо в своем стремительном беге, который был затеян только для того, чтобы расправиться с ними...

Чувство стало таким сильным, таким требовательным, что он слегка замедлил шаг и серьезно задумался над тем, чтобы вернуться обратно по своим следам, просто для того, чтобы убедиться, что такая ситуация оказалась возможной.

Однако в конце концов он не стал возвращаться, осознав источник этого безумного желания отступить.

Его наслали демоны.

Его вызвали силы, которые хотели бы увидеть, как он потеряет свой шанс осуществить правосудие и получить возмещение ущерба. Это была грубая попытка отвлечь его, заставить отказаться от выполнения наиболее справедливого из всех решений.

Осознав правду, Джереми снова ринулся вперед.

На этот раз он добрался до края третьего и самого широкого из всех попадавшихся на пути прудов, где море ворвалось в промежуток между возвышенностями. Мужчина все равно уже промок до костей, поэтому безбоязненно вошел в воду и двигался вперед до тех пор, пока чувствовал под ногами дно, а затем поплыл к дальнему берегу, где, как ему казалось, на мягкой влажной земле остались следы недавно прошедших людей.

Четвертый склон оказался каменистым, а значит, на него легче было взобраться; после скользкой, мокрой травы, по которой ему приходилось ползти до этого, это была желанная перемена.

На вершине, хватая ртом воздух так жадно, как будто назавтра его должны были запретить особым законом, он оглядел окрестности и, кажется, увидел, как в отдалении три фигуры исчезают за кромкой холма.

Он дотронулся до ножа, все еще лежавшего в кармане, и побежал за ними, вне себя от радости. Позади лежала половина острова; еще одна была впереди, а здесь было уединенное местечко, прекрасно подходившее для выполнения задуманного.

Вскоре после восхода солнца Кеннет Блендуэлл в течение получаса устанавливал ставни в своем доме (как это незадолго до него делали на другом конце острова Генри Далтон и Лерой Миллз). На нем был тяжелый непромокаемый плащ с капюшоном, хорошо затянутым под подбородком, и все же Кен вымок и продрог до костей еще до того, как закончил свою работу.

Стоя снаружи лицом к окну и устанавливая тяжелые деревянные панели, которые потом нужно было накрепко прикрутить к раме массивными, ржавыми металлическими болтами, он чувствовал себя так, словно сотня невоспитанных мальчишек, вооруженных рогатками и приличным запасом спелых грейпфрутов, надумала поупражняться в стрельбе в цель, используя его спину в качестве мишени. По опыту прошлых лет он знал, что самый лучший способ закончить эту работу и при этом вынести все неприятности, причиняемые ветром и дождем, – это позволить себе отвлечься от того, что делаешь... Блендуэлл передвигался от окна к окну чисто механически, как робот, которому нужно только следовать привычному образцу и нет необходимости мыслить. Он задумался о совершенно посторонних вещах и совершенно не заметил, как описал круг вокруг дома и закрыл все окна до единого. При этом он размышлял о всей этой суете вокруг "Морского стража", о Сэйне, о семье Доггерти, обо всех, кто оказался замешанным в истории с угрозами детям Доггерти...

Он мысленно бродил среди знакомых образов, очень напоминая человека, прогуливающегося на досуге по музею. Мужчина перебирал в уме персонажей, игравших в этой жизненной драме, рассматривал кандидатуру на роль потенциального убийцы, но тут же быстро отбрасывал. После долгих размышлений он остановился на мисс Картер.

Блендуэлл был еще молод, по мнению некоторых – красив, богат и хорошо образован, получил степень доктора по литературе и, кроме того, поездил по миру от Англии до Японии и от Китая до Швеции. Согласно общепринятым современным принципам, у него были все данные для того, чтобы быть великим романтиком, любимцем женщин... И все же до того дня, когда Кеннет увидел мисс Картер, он не считал себя способным на романтическое увлечение и, уж конечно, не представлял себя семейным человеком, как это часто случалось с тех самых пор. Обычно он довольно критически относился к окружающему миру, сторонился чересчур дружелюбных людей и сомневался, что когда-нибудь окажется в близких отношениях, полюбит кого-то, кроме своих бабушки и дедушки, с которыми всегда был особенно близок. С годами то, что началось с зависимости друг от друга, переросло в гораздо более глубокие отношения.

Потом он встретил Соню Картер.

Впервые взглянув на "Леди Джейн", медленно движущуюся ко входу в его бухту, он вовсе не планировал следить за соседями; внимание мужчины привлекло огромное прогулочное судно – наблюдая за такими кораблями, он обычно проводил часы, считая это своим маленьким хобби. Заметив, что Петерсон не один, и по-прежнему считая его главным подозреваемым во всей этой истории с детьми Доггерти, он настроил бинокль так, чтобы посмотреть, кто еще находится на катере. Даже с такого расстояния сквозь стекла полевого бинокля девушка выглядела просто обворожительной: не столько внешне, хотя и здесь все было прекрасно, сколько своей улыбкой, манерами...

В школе, еще когда он был тинейджером, одноклассники прозвали Блендуэлла Вороном, потому что считали его похожим на мрачное существо из стихотворения Эдгара По с тем же названием. Он принял это прозвище безо всяких комментариев, хотя, что вполне естественно, не вполне его одобрял.

На самом деле Блендуэлл вовсе не был угрюмым – просто он считал себя реалистом. Что бы ни думали его легкомысленные однокашники, но мир вовсе не был устрицей из известной поговорки. Конечно, в жизни много приятных вещей, и он наслаждался ими, как только мог. Однако всегда приходилось быть готовым к плохому, к разочарованиям и неудачам. Большинство школьников всю свою жизнь прожили в богатых домах с заботливыми родителями, которые давали им все, чего хотелось, и вдвое больше того, что было нужно. До того времени, пока они не станут самостоятельными и не начнут сами налаживать отношения с миром, им не доводится понять, что бывают вещи, которых стоит опасаться. Блендуэлл понимал, что благодаря истории о сумасшедшей матери, преследующей его, благодаря воспоминаниям о страшном дне, когда пришла весть о ее самоубийстве, он знал, что в этом мире есть не только хорошее.

В колледже его тоже считали пессимистом. Сперва он пытался рассеять это заблуждение, но затем прекратил попытки, потому что благодаря такой репутации мог быть один, без друзей. Блендуэлл наслаждался одиночеством гораздо больше, чем это обычно бывает в таком возрасте, и убедил себя в том, что и отсутствие близких людей тоже доставляет ему искреннее удовольствие.

Юноше нравилось думать, что он ко всему относится легко и вряд ли какое-то событие сможет его серьезно расстроить. Он развил в себе чувство юмора, которое невероятно радовало бабушку и дедушку, и оно действительно было потрясающим, хотя и основывалось на сарказме, на циничном отношении почти ко всему, с чем приходилось сталкиваться в жизни. Таким образом, неприятности скорее развлекали его, чем подавляли.