иностранной валюты всё было намного дешевле, чем где-либо ещё. Полотно на простыни, одеяла, скатерти, все виды домашней утвари, медицинские инструменты, хорошие плотницкие и слесарные инструменты… Список был бесконечным. Определённо, в голове у г-на Гурджиева уже был точный план организации Института. Мы ещё не могли его представить, но было очевидно, что он был в деталях обдуман заранее, как ессентукская экспедиция через горы.

Начиная с весны, моя жена каждый день была с г-ном Гурджиевым всё утро и весь вечер после пяти часов. Он давал ей задание разыскивать образцы всех вещей, которые он искал и приносить ему на утверждение. Он тренировал её в своей Работе в общем и много говорил с ней о своих идеях и о внутренней работе. Казалось, что он готовит её к большой ответственности.

В Работе г-на Гурджиева Берлин был переходным периодом, в основном посвященным обучению ответственных людей и подготовке к работе с большим количеством учеников.

Весь этот год его работа, в частности, с гимнастикой, была полностью нацелена на развитие группы особо одарённых учеников, отобранных в Константинополе. Он усовершенствовал форму священных танцев, тренировал класс для их демонстрации и готовил инструкторов, способных обучать других учеников.

Когда всё было готово, он уехал с нами и ещё несколькими учениками на поезде в Париж. Мы прибыли туда 14 июля 1922 года во время шумного и весёлого празднования французского национального праздника.

XVII

Париж и Фонтенбло

Де Зальцманы встретили нас на парижском вокзале и определили г-на Гурджиева и других учеников по различным адресам. Нас с женой её кузен, очень богатый француз, пригласил на свою виллу в Нейи. Это было последнее слово комфорта. Для нас были приготовлены две прекрасные комнаты с ванными. Нас водили в лучшие рестораны и театры, и показали Париж. Неожиданно оказаться в таком комфорте после стольких лет нужды и ограничений было удивительно. Это выглядело, как будто сам г-н Гурджиев создал для нас эту роскошь и отдых. Через несколько дней наши хозяева уехали на свою летнюю виллу в Марли, а мы остались в их прекрасном доме, чувствуя, что вольны наслаждаться им.

Очень скоро г-н Гурджиев дал задания нам обоим. Моей жене было сказано найти поместье возле Парижа с очень большим домом и участком. Мне дали другое задание: найти временное жильё для г-на Гурджиева в центре Парижа – одна комната с кухней, ванной и отдельным входом.

После длительных поисков в одном агентстве мне сказали, что у них есть маленькая квартира на улице Миромениль, подходящая под моё описание, но они не дадут мне номера, пока я не внесу залог. У меня не было денег, но я уже знал название улицы, и у меня было в запасе время, поэтому я решил посетить каждый дом на этой улице. В десятом месте консьержка сказала мне, что у неё как раз есть квартира, которую я ищу. Там был даже телефон.

Меня переполняла радость, ведь в Париже тогда было практически невозможно найти какое-либо жилище. Я прилетел к г-ну Гурджиеву и сказал ему, что нашёл квартиру со всем, что ему необходимо. Он выслушал меня вполне безразлично, а потом спросил: «Есть ли там газовая плита?» Я не подумал о том, чтобы посмотреть. Но как отвратительно с его стороны, подумал я, спрашивать о такой мелочи вместо того, чтобы поблагодарить меня за удачную находку.

Здесь был урок не терять своей головы, даже когда ощущаешь большое удовлетворение. «Счастье» ни в коей мере не уменьшилось бы, если бы я был внимателен и обратил внимание на детали. Это напоминание было способом г-на Гурджиева поблагодарить меня за то, что я нашёл квартиру.

Начали прибывать люди из Лондона, и для того, чтобы держать их вместе и быть с ними в постоянном контакте, г-н Гурджиев снял ряд помещений на улице Мишель-Анж. В одном он расположил женщин из Берлина и Лондона, в другом – мужчин. Нам сказали переехать в третье.

Г-н Гурджиев дал моей жене задание закупить все виды ткани, нитки, иголки, ножницы, напёрстки и швейную машину. Потом он сам начал выкраивать различные мужские костюмы для «Борьбы магов», и все, кто мог, помогали их сшить. Не было философских бесед, только шитьё. Для англичан, привлеченных лекциями Успенского о философской системе г-на Гурджиева, это сидение за общим столом в общем доме было чем-то новым, но все работали, даже те, кто был не слишком хорошо знаком с идеями.

Одна из учениц г-на Гурджиева, Жасмин Ховарт, хореограф парижской Оперы, также преподающая уроки в школе Далькроза, смогла организовать для нас комнату в школе. Это дало возможность продолжать работу со священными танцами и гимнастикой, которую мы теперь называли «движениями», поскольку на французском слово «гимнастика» имеет разные значения. Мы также смогли работать над костюмами и покраской ткани вручную или распылителем.

Однажды мы узнали, что красиво обустроенный дом со всем, что нам необходимо, найден в Фонтенбло, в сорока четырёх милях от Парижа. Мы не верили, что его возможно купить, потому что цена была очень высока. Тем не менее, г-н Гурджиев решил купить – даже без просмотра – это поместье, называвшееся Приоре в Авоне.

Это поместье принадлежало вдове Фернана Лабори, известного юриста, который защищал и освободил Дрейфуса. За это семья Дрейфусов передала ему Приоре. Дом был переделанным дворцом семнадцатого или восемнадцатого века; одно время в нём располагался монастырь, поэтому его и назвали Приоре (prior – настоятель). Ходили слухи, что одно время здесь была резиденция мадам де Ментенон.

Г-н Гурджиев дал моей жене задание урегулировать сроки с владелицей. В Берлине он начал готовить мою жену как своего секретаря и ассистента. Он научил её, как сохранять внимание активным, как развить память и как пытаться во всех обстоятельствах помнить себя. Сейчас он сказал ей, как вести себя с мадам Лабори, хозяйкой Приоре – всё время держать в уме мысль, что она хочет от неё получить, и ни на минуту не забывать этой мысли. Такой совет от г-на Гурджиева был подобен золоту для того, кто на самом деле пытался с ним работать.

Нужно было найти миллион франков, чтобы купить Приоре, поэтому моей жене нужно было попытаться убедить мадам Лабори сдать его нам на год с правом покупки. В конце концов, ей удалось получить её согласие, но г-н Гурджиев хотел ещё большего.

Окна выходили на прекрасный парк с фонтаном, бьющим в пруд, далее была аллея лимонных деревьев,