простодушном лице скотовода появилась язвительная улыбка. Такого Фишер явно не ожидал.

– Послушайте, Генри, – сказал Меррилл. – У нас с вами наладились дружеские отношения. Не надо их портить. Не стоит предлагать мне покупку Везувия или просить денег на первую выплату налога за мертвый город Помпеи.

– Что вы имеете в виду? – деланно смеясь, спросил Фишер, но лицо у него слегка побледнело.

– Именно то, что сказал, Генри, – дружелюбно ответил Меррилл. – Друзья? Да! Но если речь о бизнесе, Генри, то табачок врозь. Табачок врозь!

– Вы ставите под сомнение мою честность… – разгорячился было Фишер.

– Конечно, ставлю, – ответил Меррилл. – И не стоит злиться. Лучше выпейте, раз уж вам не удалось меня облапошить. Выпейте – и поговорим об искусстве, скотоводстве или стихах. А что касается недвижимости… Скажите, Генри, за чью землю вы предлагаете мне внести денежки?

Довольно долгое время Фишер сидел, уставясь на собеседника. Потом, видимо, принял решение и – расхохотался.

– Ей-богу, вы мне нравитесь, Боб, – сказал он. – Я даже рад, что вы в курсе. Теперь мне не придется проверять вашу платежеспособность. Я-то считал, что сумею это сделать – и вот на тебе! Опростоволосился…

– Вот так бы сразу, – улыбнулся Меррилл. – У меня в кармане аккредитив на две тысячи долларов, это вся наличность, ну и вдобавок билеты и все такое прочее. Вы все время старались выведать, сколько у меня с собой? Это все… А теперь, Генри, бросьте это дело. Давайте будем просто друзьями.

Фишер с восхищением взглянул на него.

– Вы настоящий мудрец, – сказал он. – Я сделал на вас ставку. Меня обманул ваш внешний вид. Никто не сумеет обвести вас вокруг пальца. Мне бы следовало самому догадаться. Вы настоящий мудрец.

– Вы мне льстите, – ответил Меррилл. – Но было бы глупо отрицать, что ваши слова для моих ушей – как сладкая музыка. А теперь, когда карты выложены на стол, мы можем остаться просто друзьями. Верно, Генри?

– Конечно! – горячо согласился Фишер. – Я выпью, если вы настаиваете. Да, Боб, вы меня разглядели насквозь. Вы здорово разбираетесь в людях, Боб. Вы нигде не пропадете… – Он на секунду задумался. – Большинство людей легковерны, как дети, но вот вы…

Позднее эти сладкие речи продолжались вновь и вновь. Разговорившись, Фишер рассказал несколько историй о своих ловких проделках по всему миру от Рио до Доусона, от Гонконга до Гибралтара. Меррилл сознавал, что, как и предсказывала старая путешественница, он приобретает полезный опыт.

Между тем лайнер по-прежнему плыл в сторону мира солнечных дней и лунных ночей. Для тех, кто жил в этом мире, мысль об истекающей кровью Европе казалась кошмаром и бредом. Палубы, гостиная, курительная комната – все это было заполнено множеством людей, путешествующих с самыми разными целями. Честный гигант-скотовод и герой множества сомнительных дел ежедневно знакомились с самыми разными компаниями. Фишер больше не вспоминал о своих мифических акрах в Италии. Его язык изливал мед и елей, прославляя Меррилла как знатока людей, но чаще всего рассказывая захватывающие истории о своих приключениях на суше и на море. И Меррил, который на берегу подумал бы о полиции, только слушал и наматывал на ус.

Однажды вечером судно пристало к берегу, приняв на борт нескольких человек, пару которых Фишер явно знал. Ночью, когда луна стояла уже высоко, они поплыли дальше. Четыре дня ушло на пересечение Средиземного моря, воды которого то синели, то зеленели, то покрывались пурпуром, но всегда выглядели великолепно.

Хотя в Италии Меррилла ждали радостные события, его все больше тревожил тот день, когда придется сойти на берег. Небольшой лайнер с его пропахшими резиновыми половиками коридорами казался ему теперь родным домом.

Утром на четырнадцатый день путешествия Фишер попросил Меррилла показать листок бумаги с отпечатанными на машинке указаниями Кука и несколько минут внимательно его изучал.

– Возможно, наши пути еще пересекутся, – пояснил он, возвращая листок. – Я в самом деле рад, Боб, что познакомился с вами. Вы настоящий друг… Один из немногих, которых я знаю. Если бы мне встретился такой в самом начале жизни, я бы, наверно, никогда не ввязался в грязную игру.

Меррилл сунул листок в карман, но ничего не сказал относительно встречи с Фишером на берегу. Хотя его и пугала мысль о незнакомой стране, в которой он вот-вот окажется, он предпочел бы расстаться с Фишером на пристани навсегда. Он был уверен, что Селии вряд ли понравится его новый друг. Да там, на берегу, он и сам вряд ли одобрил бы такую дружбу.

Ближе к вечеру облачка, которыми Меррилл любовался на сияющем небе, превратились в вершины гор, и бухта, являвшаяся, так сказать, целью человеческих устремлений, замерла впереди. Жизнь на открытом воздухе сделала Меррилла восприимчивым к красоте гор, неба и воды, и он, затаив дыхание, стоял у бортового леера. Италия в этот момент возбудила у американца тот же восторг, какой испытал некогда Колумб при виде скалистого берега нового континента.

В поле его зрения чередовались горные цепи Посиллипо, равнины острова Капри, Везувий, увенчанный облаком дыма и выглядевший точно так же, как на рисунках и гравюрах. И наконец под лучезарным небом встали из морских вод белые виллы города Неаполя. На нижней палубе пассажиры третьего класса кричали и плакали от восторга, проявляя истинно итальянский темперамент. Они ведь вернулись домой. Щуплый врач-итальянец подошел и встал рядом с Мерриллом. С сияющим взглядом он обвел рукой всю эту красоту.

– Посмотрите! – воскликнул он. – Посмотрите, синьор! Вон то крохотное белое пятнышко у подножия Везувия – это мой городок. Город, где я родился. Вот уже два года я его не видел. А сегодня к ночи буду там.

Меррилл стоял, пытаясь понять, как в этом ослепительном, сказочном ландшафте люди ухитряются разглядеть свой дом.

Лайнер замедлил ход и принял на борт пассажиров крохотного катера, несущего итальянский флаг. Скотовод поспешил вниз, на обед, хотя, как и у всех других, аппетита у него не было. Однако Кук велел – значит, надо было постараться. Потом он в последний раз отправился в каюту, чтобы собрать вещи и оставить чаевые томящемуся в ожидании стюарду.

Он уже собирался вернуться на палубу, когда дверь внезапно открылась и в каюту ворвался Фишер. Он был бледен, его буквально трясло. Закрыв за собой дверь, он прислонился к ней спиной.

– Боб! – воскликнул он.