– «Засим вынужден откланяться и попенять, что давненько, батенька мой, Вы к нам не заезжали. Посидели бы вечерком, перекинулись в картишки, выпили кларета, послушали бы, как младшенькая моя на фортепьянах играет. Чудно играет! Пальчики розовые словно ангелы по клавишам так вприпрыжку и бегают… Приезжайте же! Со всем моим уважением и признательностью, генерал-губернатор, граф Воронцов, Афанасий Петрович».

– Вот спасибо, хорунжий, уважил старика. – Мой дядюшка прошёлся по горнице, задумчиво нюхнул крепкого табаку из царского презента, громогласно чихнул два раза, перекрестился и сурово поднял бровь на чиновника: – Чем могу быть полезен, господин учитель?

– Мне нужен Иловайский.

– Так я и есть генерал Иловайский.

– Это общеизвестно, надо было обязательно напомнить, да? – скривился Чудасов. – Мне нужен ваш племянник! Всё село знает, что он ищет клад, а это дело государственное, и пускать его на самотёк недопустимо. Я отлично знаю окрестности, посвятил несколько лет изучению здешних нравов, читал лекции, имею опыт, в конце концов, вам просто необходим авторитетный руководитель!

– Тебе командир нужен? – Дядя повернул ко мне благородную седую голову.

– Ещё один?! – не шутя ужаснулся я. – Да мной и так помыкают все кому не лень, от собственного денщика до вашей милости! Нет уж, увольте, я как-нибудь и сам себе шею сверну…

– Вот видите, сударь мой, не хочет он под ваше начало.

– Так прикажите, вы же генерал! – пристукнул ножкой Чудасов.

– А приказать ему я не могу, дело-то не служебное. – Дядя выразительно прокашлялся, и в дверях тут же появился всё ещё багровый ординарец. – Будь любезен, братец, проводи господина знакомца подруги кузины губернаторской жены. Да проследи, чтоб с крыльца, не дай бог, не свалился!

– Я этого так не оставлю, я буду жаловаться, я… – Возмущённое кудахтанье учёного конкурента быстро стихло, а потом резко отозвалось коротким воплем.

– Простите, ваше превосходительство, не удержал, свалился господин учитель с крылечка-то…

– Бог простит. – Небрежно отмахнувшись, мой знатный родственник отпустил довольного ординарца. – А ты, Иловайский, чего тут расселся? Давай-ка бегом да за дело! Вишь, как быстро народец-то про сокровища французские прознал, ещё день-другой протянем, так к нам сюда из самого Санкт-Петербурга всякая штатская шушера понаедет, всю плешь проедят!

– Кто бы спорил, а можно один вопрос напоследок?

– Один!

– Обещаю, – честно поклялся я. – Скажите правду, вы-то сами с чего в эту историю так вцепились?

Дядюшка задумчиво покрутил усы, тяжело встал, подошёл к окну, помолчал минуту, выдержав паузу, и только после этого ответил:

– Вот эту табакерку золотую, с портретом эмалевым, мне государь, почитай, просто так подарил. Не за подвиги ратные, а только ради уважения. Могу я ему ответный подарок сделать? Взять да и вернуть хоть часть того, что Наполеон у нас в Москве награбил? Просто так вернуть, без фанфар да помпы, от казаков, от всего полка нашего. Ты уж не подведи…

– Общую нить уловил. – Я почесал в затылке. – Значит, найду клад – получу орден! Нет?

– Иловайский…

– Крест за храбрость? Повышение в чине? Отпуск на родину? Генеральский поцелуй перед всем строем?

– Иловайский, не заводи меня…

– Ну хоть из государевой табакерки нюхнуть?

– Пошёл вон отсюда! – наконец рявкнул мой дядя. Мы дружно разулыбались, скандал есть, формальности соблюдены, могу со спокойной душой браться за дело.

По селу я шёл ровным, неспешным шагом, с ощущением внутренней гармонии и чувством выполненного долга. Грустные мысли о далёкой и неприступной Катеньке уже не были так горячи и не причиняли прежней колющей боли. Во-первых, насильно мил не будешь, чего ж скорбеть о несросшемся? Было бы гораздо хуже, если б она, наоборот, всё мне обещала, заманивала, соблазняла, а потом – раз, и сбежала из-под венца! Позорище на всю станицу, а учитывая моего именитого родственника, так и на Всевеликое войско Донское!

А во-вторых, может, дядюшка не так уж и не прав? Он, разумеется, не провидец, но как ни верти, а человек с большим жизненным опытом. Кроме своей семьи с многочисленными отпрысками, дочками, сыновьями и уже внуками, у него ещё и по всей Европе куча внебрачных плодов обоюдной страсти. Видный мужчина, красивая форма, лихость и обхождение, так что, как вы понимаете, всё только по любви!

В конце концов, казак я или тварь дрожащая?! Ну указала мне девушка на дверь, так надо ей в форточку букет цветов забросить! Я ж, по сути, и поухаживать за ней толком не успел, не подарил ничего, не поинтересовался её внутренним миром, а как без этого? Нахрапом и коня не взнуздаешь, так девицам тем более ласка нужна и понимание. Они тоже люди, не как мы, конечно, но ничем и не хуже…

* * *

А с осознанием всех этих моментов жизнь стала казаться куда краше, даже тот факт, что за мной бдительнейшим образом шпионили, ни в коей мере не мог испортить мне настроения. Да, я прекрасно видел суетливо перебегающую от плетня к плетню рыхлую фигуру господина Чудасова, в коричневом сюртуке с длинными фалдами, похожими на петушиный хвост. К тому же за ним стайкой неслись босоногие ребятишки, отмечая каждое его поползновение восторженным визгом и гиканьем! Ладно, решил поэт поиграть в индейцев, мне-то что с того, пусть развлекается.

Тем более что шёл я отнюдь не клад выкапывать, а просто посоветоваться с Прохором. У конюшни его не было, а проходящий мимо сотник посоветовал прогуляться к Дону.

Старый казак сидел на коряге, у отмели, с длинной удочкой.

– Тсс, ваше благородие, – сразу предупредил он. – Вот тока каркни разок громко, всю рыбу мне распугаешь…

– Поговорить бы надо. – Я осторожно присел на корточки рядом.

Сельский учитель, тяжело дыша, продирался поближе к нам куширями, с треском, матом и хлопаньем комаров. Мой денщик недовольно повернул голову в его сторону, но смолчал…

– Клюёт?

– Не-а…

– Ты вечером что делаешь?

– Ну мало ли…

– Со мной пойдёшь?

– Не казачье это дело – в могилах рыться…

– Этим займутся упыри. Твоя задача – прикрывать мне спину.

– Служба привычная, любо.

– Любо, – подтвердил я. – Пойду подготовлю всё, что может пригодиться. Выдвинемся на закате.

– Глисту энту патлатую забери, мне он тут без надобности.

Мне, собственно, так же, но чего зазря спорить? Без меня ему тут явно делать нечего, я тихо встал, развернулся и не торопясь направился вдоль берега назад, в расположение полка. Как ни странно, звуков неуклюжей слежки за моей спиной не прозвучало. Я отошёл, наверное, шагов на двадцать, прежде чем всерьёз заинтересовался и оглянулся. А дело в том, что у Прохора кажется, клевало. Он привстал, скрючился и осторожно выводил рыбу, не подсекая и не спеша, а за ним буквально в двух шагах встал на цыпочки проныра поэт-учитель, вытянув шею и пытаясь заглянуть моему денщику через плечо. Ну и, разумеется, в самый ответственный момент не удержался и чихнул, рухнув носом в лопухи!