— Как настроение, командир? — поинтересовался Сергей, когда они уже подъезжали к аэропорту.

— Нормально, — коротко ответил Игорь.

— Наверное, недоволен тем, что не отпустили на побывку?

— А если скажу, что доволен, поверишь?

— Не поверю, — рассмеялся Сергей.

— Тогда не провоцируй на вранье.

— Не буду. Но может все-таки скажешь, что тебя гнетет. Я заметил это сразу после проведения операции.

— Раз заметил, придется рассказать. Не то чтобы гнетет, а какой-то раздрай в душе.

— Почему?

— Правильнее было бы спросить, от чего. Так вот, от моего собственного глупого пижонства, из-за которого чуть не сорвалась операция.

— Рассказывай, — потребовал Сергей.

— Помнишь, парни ухмылялись над моим замечанием о невоспитанности генерал-лейтенанта? Им понравилось.

— Помню, упоминали. И что?

— Да вот то самое… Ну какой сержант милиции посмеет так разговаривать с генерал-лейтенантом КГБ? Нам-то во время учебных похищений приходилось иметь дело с генералами. Видели их в разных видах и состояниях. И у нас они не вызывают особого почтения. Поэтому ребята и отнеслись нормально к моему дурацкому замечанию. А он сразу понял, с кем имеет дело и что происходит. Я просто увидел, как в его глазах вспыхнула догадка, и тут же отдал приказ «брать». Промедли я на полсекунды, и, вероятно, без стрельбы бы не обойтись.

— Да, это серьезно, — подумав, произнес Сергей. — Придется учесть на будущее, и не только тебе. Хорошо, что рассказал. А я попытаюсь выяснить, действительно ли ты умеешь читать мысли по глазам, — усмехнулся он.

— Я смогу об этом узнать? — спросил Кондратюк.

— Нет. И вообще, с этого момента приказываю забыть обо всем, что здесь произошло.

— Есть забыть, — серьезно ответил Игорь.

Он так никогда и не узнал, что после двухдневных безуспешных поисков большими силами МВД и КГБ изуродованная машина генерал-лейтенанта с четырьмя мертвыми телами была обнаружена в глубоком карьере немного в стороне от дороги, ведущей к правительственным дачам. Не узнал и того, что аварию квалифицированно инсценировал на время оставленный в Москве Роман, — а о том, чтобы причиной смерти при любых исследованиях оставалась именно автомобильная авария, позаботились другие специалисты.

В Кабуле Кондратюк не задержался ни одной лишней минуты. В машине встретившего его у самолета полковника Клементьева сменил костюм дипломата на форму десантника-майора, и без промедления был доставлен к вертолету, летящему в Панджшер.

— Откуда прибыл майор? — на всякий случай, для профилактики, еще в машине спросил полковник.

— Из Герата, вестимо, — с улыбкой ответил Игорь.

— Правильно. Как раз позавчера группа армейского спецназа накрыла и разнесла в дым переходившую из Ирана серьезную банду с оружием и наркотиками. Утверждать, что ты принимал участие в этой акции ни к чему, но и отрицать не надо. Отдохнешь недельку и за работу. В вашем Панджшере намечаются серьезные дела.

Приятно было, оказавшись среди своих, сознавать, что тебе действительно рады.

Отметить возвращение командира, а заодно и обмыть его майорские звезды собрались только свои. Всем, кто напрашивался в гости, на этот раз решительно отказывали — это был их праздник.

После первых шумных тостов за новое звание, дальнейшие успехи и здоровье командира, лейтенант Черных сказал:

— До нас дошли слухи, что наш командир помог организовать «войну» где-то под Гератом. Как там, Васильевич?

— Нормально, — отозвался Кондратюк и сменил тему. — Лучше расскажите, что нового тут, у вас.

— У нас все в порядке, — ответил Юрий. — Даже трофеями разжились. Набрели с ребятами на «духов», спальники отбили пуховые, легонькие, ничего не весят. Теперь у каждого есть. А в остальном — отъедаемся, отсыпаемся.

— Набрели? — пытливо переспросил Игорь.

— Нет, конечно. Подполковник Жилин попросил проследить за одним «мирным». Ходил в горы на связь. Пятерых взяли тепленькими.

— А еще наш старшой отличился, — ворчливо заявил Мелентьев.

— Вспомнил, понимаешь, что он учитель.

— Ладно, Дмитриевич, — улыбнулся Марьясин. — Сам расскажу. Понимаешь, — повернулся он к Кондратюку, — прохожу вечером мимо офицерского модуля и около входа наталкиваюсь на сержанта. Здоровенный детина плетется, почти ползет, скрючившись, и плачет. Спрашиваю, в чем дело. Он только промычал что-то в ответ и махнул рукой на вход, откуда только что появился. Я заинтересовался. Захожу в ротную канцелярию и вижу. За столом сидит замполит — старший лейтенант, и наблюдает, как его пьяный ротный, капитан Марьин, отрабатывает удары ногами на катающемся по полу солдате. Кстати, тоже здоровый малый. Пытается прикрыть руками окровавленное лицо и мошонку и вскрикивает: «За что, товарищ капитан? За что?..» Марьин на меня — матом. Предлагает покинуть помещение, пока за меня не взялся. Я советую ему взяться, — ухмыльнулся Михаил. — И спровоцировал. Он оставил солдата и кинулся ко мне. Пришлось врезать, прошу учесть, на правах самообороны. Пока ротный лежал, отключившись, я расспросил солдата. Оказывается, капитан изучал восточные единоборства и чтобы не потерять навыки, напившись, закреплял их на своих подчиненных. При этом выбирал самых рослых и сильных. Зверея, избивал их беспощадно и, наверное, не одного успел лишить способности к деторождению. Замполит хоть и не принимал участия в физическом глумлении, но не упускал случая понаблюдать, как легко унизить человеческую природу. Подчиненные были так запуганы, что даже не пытались жаловаться. Да и толку что?.. На меня накатила такая злоба, что когда капитан очухался, я с ним немного позанимался единоборствами. Так, чтобы не доводить до рауша и дать ему возможность испытать на себе всю прелесть болевых ощущений. А когда он ощутил, я попросил наблюдавшего за этим старшего лейтенанта здесь же, при мне, написать правдивое политдонесение, не забывая и о себе.

— И написал? — поинтересовался Кондратюк.

— Еще как живо! Даже дал политическую оценку своему и капитана поведению, хотя я просил оценить только с позиций уголовного кодекса. Затем я отвел его не к замполиту части и не к представителю военной прокуратуры, потому как там бы это дело наверняка замотали, а в особый отдел к Жилину. Подполковник поворчал, поматерился, но настоял на проведении следствия. Нет, нет, — предвидя, что командир собирается задать предугаданный им вопрос, заверил Марьясин, — я ничего капитану не сломал и следов не оставил. В этом смысле предъявить мне он ничего не сможет.

— Это понятно, — сказал Кондратюк. — Но скажите мне, при чем тут учительство, о котором упоминал Дмитриевич.

Ребята расхохотались и вместе с ними Марьясин.

— Понимаешь, какое дело, — посмеиваясь, пояснил Михаил. — Когда старшего лейтенанта срочно вызвали в политотдел дивизии, я уже возле машины стал по наивности толковать ему об отношении Наполеона к физическому оскорблению солдата. Рассказал, что Бонапарт решительно изгнал из армии телесные наказания, что он всегда недоумевал, как, например, англичане не гнушаются пускать в ход плеть в войсках. «Чего же можно ждать от людей обесчещенных!», — возмущался он. Старший лейтенант смиренно слушал и даже соглашался. Но как только машина двинулась, обложил меня таким ужасным матом, что наш Дмитриевич до сих пор мучается завистью. К сожалению, эти охломоны, — кивнул он на парней, — тоже слышали, как он обложил их временного, но все же родного командира. И вместо того, чтобы догнать машину и отшлепать этого очернителя светлого имени своего начальника, стали ржать, как лошади Пржевальского, падающие с отрогов Тибета.