– Вы же знаете, что хозяин с хозяйкой появляются только в той бане, где родился хоть один младенец?

Артем посмотрел на Олю, потом на старика.

– Нет.

– Теперь знаете, но вам эти знания как козе баян. В общем, родились в том годе Ленька Павленко, Настасья Филиппова и Артемий Тихонов…

Артем даже выдохнул.

– Да, – кивнул дед Коля. – Артемий, надо полагать, твой дед двоюродный. Потому как родных внуков у него и не могло быть. У него детей даже не могло быть. Чего у него было в достатке, так это соплей и дерьма. Казалось, он все время гадит и жует сопли.

– Почему вы так о нем говорите? – спросила Ольга.

– Потому, девонька, что подмененный он.

Артем и Оля переглянулись.

– Поясните.

– А что тут пояснять? Подменили их всех троих. Душонки ребячьи себе забрали, в тела их бесов насажали. Оставили деток на минутку без присмотра, недоглядели, вот хозяюшко и подсуетился. Я пацаном был, когда Артемий умер. Восемнадцать ему тогда стукнуло. Те-то двое еще в войну сгинули, а этот, вишь, до совершеннолетия дотянул. Не то в 56-м это было, не то в 57-м, не помню уже.

– А что с баней-то? – направила в нужное русло рассказ Оля. – Кто решил ее снести и построить три дома?

Дед Коля улыбнулся так печально, будто прощался с давним другом.

– А фриц и решил. Точнее, немец снес, а мы всей деревней восстанавливали. Бомбил он отменно, паршивец…

– Стоп, – произнес Артем и выставил перед собой руку. – В 57-м вы были пацаном, так?

– Да так, так. Ты смотри-ка. Ты меня на словах не лови. Слушай, раз пришел, а не нравится – уходи.

Старик, похоже, обиделся.

– Мне нужна точная информация. Самая точная.

Он вспомнил о Сереге. Как он мог бросить погибшего друга?! Он даже никого не вызвал: ни полицию, ни «Скорую». А может, ему еще можно было помочь?!

– Ну конечно, меня тогда не было. Я в 48-м родился. Как бы я попал в 41-й? Я знаю об этом только из рассказов стариков. – Дед хохотнул. – Вишь, старики мне, пацану, рассказывали, а я вам.

– Так что там с баней? – снова спросила Оля.

– Она все еще там, – развел руками дед. – Не вся, какая-то ее часть, но там. К примеру, дом Тихоновых… твой дом, практически весь – западное крыло.

– Как баня стала домами? – не удержался от вопроса Артем.

– Ну, я ж говорю: фриц бомбанул. Да так удачно, что чуть подстроить – и получились три дома. Павленкам, конечно, досталась меньше всех развалина.

– То есть, если я вас правильно понял, эти дома… развалины отдали семьям подмененных?

– В точку, – сказал старик и подмигнул Оле.

– Люди жили в бане… – Артем не мог поверить в услышанное.

– В переделанной бане, – уточнил старик.

– Все равно. И что, проблем с банником никаких не было?

– Ну, до тех пор, пока не умер Артемий, не было.

– А потом?

– А потом были. Куда ж без них?

* * *

– Федька, поди, дед тебе? – спросил старик. Не дождавшись ответа, кивнул и продолжил: – Тихон родился в 43-м. Это значит, на момент смерти Артемия ему тринадцать-четырнадцать было. Вполне самостоятельный возраст.

– Самостоятельный для чего? – задал вопрос Артем, когда понял, что пауза затянулась.

– Чтобы принимать самостоятельные решения, – улыбнулся старик. – В день, когда умер Артемий, Федька утопил семь котят. На задах дома Тихоновых собиралась лужа…

– Она и теперь собирается, – закивал Артем.

– Федьку нашли в ней. Он сидел и ухмылялся. В ногах лежали шесть трупиков. Седьмой котенок цеплялся за жизнь из последних сил – он полз по ноге убийцы его братьев и жалобно пищал. Тишка только ухмылялся. Потом он ударил котенка по голове и скинул в лужу. Он потом сказал, что его заставил это сделать большой черный пес.

– Цербер? Но он у него появился только, когда ему лет сорок пять было.

– Может, он и завел его, потому что поговорить не с кем было.

Артем думал, что старик опять смеется над ним, но дед Коля был серьезным.

– И что, его тогда в психушку не запихнули? – спросила Оля.

– Нет, они списали это все на душевную травму от потери брата. Федька быстро восстановился. Он больше не топил кошек. Через несколько лет он убил жену.

– Бабушку? – не поверил Артем.

– Нет. На твоей бабушке он женился через пару лет после смерти своей первой жены.

– А почему его не посадили? – спросила Оля.

– Не было свидетелей. Она упала в ту самую лужу и захлебнулась. Она была пьяна. Упала и уснула.

– Так, может, он ее и не убивал? – подал голос Артем.

– Может, и не убивал, – согласился старик. – Вот только не пила она до этого никогда.

– То есть соседи обвинили его только из-за того, что она не пила? – Оля не видела логики в рассказе деда Коли.

– Получается, что так. На тот момент еще были живы свидетели его «душевной травмы от потери брата».

– Ладно. А что с другими частями бани? Или только мой дед разговаривал с черными псами?

– Нет. Отчего же? У остальных было не так весело, но скучно не было уж точно.

Артем решил спросить, в чем заключалось веселье, но потом понял, что ему это неважно. Ему было наплевать на все эти россказни о подмененных, утопленных котятах и первой жене деда. Он даже чихать хотел на то, что с его дедом разговаривал какой-то черный пес. Что его действительно волновало, так это как отомстить этой твари за маму, отца, друзей. Как наказать этого гада, бродящего между мирами.

– Убить его нельзя, – сказал старик.

Артем подумал, что все-таки произнес вопрос вслух, и кивнул.

– Его можно усыпить.

* * *

«Черт бы побрал этого старика!»

Артем даже после его рассказа о смертельных проделках хозяина не был уверен, что хочет вернуться в родительский дом. Но после «его можно усыпить» Тихонов загорелся желанием вернуться и усыпить, а затем спящего убить. Да, дед Коля сказал, что хозяина убить нельзя, но Артем просто обязан попробовать. И если бы вновь зашел разговор о черной курице, Тихонов развернулся бы и ушел, прихватив с собой Ольгу. Но о курице не прозвучало ни слова. Артем предположил (только предположил, хотя пробовать снова не стал бы), что курицу надо было закапывать у порога дома. Ведь его чертов дом и есть баня.

– Что ты решил? – спросила Оля, когда они вышли из пропахшего сыростью дома.

– Надо делать, что говорит старик.

Девушка кивнула. На самом деле он очень хотел, чтобы она его начала отговаривать. Ему почему-то казалось, что Оля смогла бы это сделать. Или он позволил бы себя уговорить. Нет, желание вернуться никуда не делось, но он не хотел возвращаться туда ночью. Там и днем-то небезопасно, а ночью… От одной только мысли, что где-то в темноте рядом с ними будет находиться гигантский ленивец, Артема передергивало. Но еще больше он боялся быть уличенным Олей в трусости. Он помнил ее рассказы об отце. Эталон, черт бы его побрал, мужественности и хрен его знает еще чего. Ольга все уши прожужжала: папа то, папа се. А что он мог рассказать о своем отце? То, что он утопил в ванне мать? Героический поступок, ничего не скажешь. Даже если это не он, даже если это хозяин, почему он позволил?! А именно потому, что был трусом. Был ничтожеством…