— Какое прости? — Оля с ужасом смотрела на физическое состояние герцога и не могла понять, о чем это он. Как он вообще, может говорить на пространные философские темы, когда ему срочно нужна медицинская, ну или магическая помощь. Неужели сейчас может быть важно еще что-нибудь?

Стикур фразу Оли понял по-своему, помрачнел еще больше и попытался глупо оправдаться.

— Я понимаю, подобное не прощается, но поверь, я не специально. У меня и в мыслях не было, что может случиться подобное, я хотел просто успокоить… У меня не получалось и… — Стик вздохнул, — похоже это был единственный способ. Тебе, мне так кажется, это было нужно.

— Да, нужно, — Оля не желала говорить на эту тему, причем по многим причинам. Во-первых, сейчас ее гораздо больше волновало здоровье парня, нежели иные проблемы; во-вторых, ей не хотелось вспоминать вчерашний вечер, так как перед глазами возникала только кровь; а в-третьих, ночь ей тоже вспоминать не хотелось, там ее преследовали совершенно иные образы и видения. Эти мысли девушка и озвучила, вместив в одно емкое предложение. — Давай не будем сейчас об этом, а?

— Я понимаю…

— Ничего ты не понимаешь! — разозлилась Ольга, которую порядком достал едва сидящий, но по-прежнему настырный герцог. — Ты взгляни на себя! Тебе еще вчера следовало показаться Дирону и лечь в бинтах баиньки, а не утешать истеричных девиц. Меня мог перепоручить кому-нибудь из магов, тому, который бы не занимался твоими ранами, ничего бы со мной не случилось. Мне было все равно с кем реветь.

— То есть тебе…для тебя…

— Да, то есть мне и для меня, — передразнила Оля Стика, выходя из себя и теряя терпение, — без разницы на чьем плече реветь, может быть, они оказались бы чуть изобретательнее…

Лицо Стикура потемнело, и он рывком поднялся на ноги, но сил своих не рассчитал, моментально заваливаясь на бок и со стоном оседая рядом с изумленной девушкой.

— Я что-то не пойму твое поведение, — пытаясь врубиться, начала Оля. — Ты, что вообще подумал? — лицо герцога было красноречивее всяких слов. — Знаешь, несмотря на то, что ты особа, так сказать, голубых кровей, прежде всего, ты просто идиот-самец, и мысли у тебя соответствующие. Ни о чем другом думать просто не можешь, да? Я имела в виду, что меня можно было просто напоить. Например, тем гномьим самогоном, который Дир прячет у себя в сумке на крайний случай. Вчера как раз случай был крайний, для меня, точно. Эта простая, но гениальная идея тебе в голову не пришла? Нет? Ну, я так и поняла, а Дирону или Келлу, быть может, и пришла бы.

Судя по ошарашенному виду Стикура, ему и в самом деле не пришла в голову эта элементарная мысль. Его лицо выражало такое сожаление, что девушке стало не по себе. Реакция Стика обидела Олю, и она решила задать несколько уточняющих вопросов, чтобы не истолковать ситуацию неправильно, так как это минуту назад сделал герцог.

— Хотя, — Ольга сделала паузу. — Если много пить, то с утра обязательно настигнет мерзкое похмелье, со мной всегда так. Я мучаюсь не столько от выпитого, сколько от мысли, а зачем я вообще, все это пила…впрочем, — девушка посмотрела прямо в стальные глаза, с грустью взирающие на нее. — Впрочем, похоже, у тебя своего рода похмелье наблюдается сейчас, я права?

Стик отвернулся, не рискуя ответить и боясь, что Оля прочтет ответ в его глазах и не тот, который бы ему хотелось. Впрочем, чего ему хотчется, он не знал. Хотелось просто ее напоить вчера, — а потом было бы все то же самое, судя по всему, это просто судьба, — с горечью подумал Стикур и, тщательно подбирая слова, ответил. — Да, похмелье. Если ты хочешь спросить, жалею ли я о том, что произошло? Скажу честно, не знаю, но если бы вчера вечером, я бы просто влил в тебя, гномий самогон было бы значительно легче.

— Понятно, — Оля опустила глаза, размышляя, и через секунду твердым голосом произнесла. — Не заморачивайся, что было, то было. Все равно изменить уже ничего нельзя. В конце концов, я вчера была в невменяемом состоянии, а ты…

— Вот именно, ты была в невменяемом состоянии, а я этим нагло воспользовался.

— Нет, ты тоже был не очень адекватным, у тебя же, скорее всего, сотрясение мозга, так, что не переживай, мы оба были не в себе.

— Но я был в себе!

— Ну, если тебе от этого легче…я предпочитаю считать, что вчера за свои действия не отвечала и тебе советую придерживаться такого же мнения. А сейчас и, правда, шел бы ты к магам. А я выйду чуть позже, тогда, когда они будут суетиться вокруг тебя, и не обратят на меня внимания, а то мне перед ними совсем неудобно.

Стик морщась от боли, очень осторожно встал и, уже взявшись за ручку двери, задал не дающий ему покоя вопрос.

— А что дальше?

— Ничего, — Оля пожала плечами. — Мы же с тобой уже решили, что это была случайность? Но, ты действительно иди, а на эту тему мы с тобой можем поговорить потом, если ты захочешь. Только ведь не захочешь, правда?

— Правда, — грустно улыбнулся Стикур и закрыл дверь, не заметив, что у Оли по щекам текут слезы.

Девушка всхлипнула и уселась на шкурах. На люди выходить не хотелось абсолютно, утешало только одно. В ближайшее время маги будут настолько заняты ранами Стика, что на нее саму вряд ли обратят внимание. Но выходить из своего убежища все равно не хотелось. На душе было погано, и в самом деле, лучше бы уже Стикур вчера ее напоил, а так к угрызениям совести прибавились, проблемы иного характера. Настроение падало, медленно подкрадывалась депрессия и Оля уже собиралась примитивно зареветь в голос, когда ее взгляд наткнулся на вышеупомянутую сумку Дира с бутылью гномьего самогона. Наудачу на столе магов завалялся недоеденный кем-то бутерброд.

В общем, когда через полчаса, Калларион зашел в кладовку за одним из снадобий, необходимых Стику, он с удивлением узрел следующую картину. Зареванная Ольга дрыхла на шкурах, в обнимку с пустой на две третьи бутылью из неприкосновенной заначки Дира. Из одежды на девушке была окровавленная рубашка Стикура и почему-то, его Каллариона сапоги.

— Ну, ничего себе, Стикур хорошо девушку успокоил, она до сих пор пьяная, странно, что сам герцог трезв и бодр, как зеленый пупырчатый малосольный огурец, — подумал эльф, осторожно прикрывая дверь кладовки и направляясь к друзьям.

Ранион, оборотень-полукровка, получивший от матери-волчицы острое зрение и нюх, а от отца-человека неумение менять физическую форму, был готов на многое ради того, чтобы заслужить теплое и престижное место в синдикате Сарта, но до этого было еще далеко. Пока ему доверяли только лишь не очень серьезные задания, связанные со слежкой. Хотя, его наставник намекнул, что это поручение, в случае удачного выполнения может послужить толчком в карьере следящего. Вот Ранион и старался, проклиная всех богов на свете за неустойчивую зимнюю погоду Арм-Дамаша. То дождь с ветром, то колючий снег, то буран.

В общем и целом, работа вполне устраивала парня, его нюх и выдержка, характерные для родственников-оборотней, помогали часами сидеть в засаде и не терять свой объект ни в городе, ни в лесу. Следящий уже несколько лет к ряду под руководством своего наставника Адольфа фон Дьюринга оттачивал мастерство слежки, часами в любую погоду наблюдая, запоминая, анализируя. За эти годы оборотень многому научился и стал одним из лучших благодаря своим врожденным качествам. Он чуял объект слежки даже на расстоянии, что позволяло с одной стороны не потерять клиента из вида и знать о каждом его шаге, а с другой не засветиться самому.