В Порт‑Саиде для меня телеграмм не оказалось. Посетил нашего матроса с откушенным пальцем, который оставался во французском госпитале. Он был вполне доволен случившимся с ним несчастьем: без одного пальца он мог отлично существовать, но зато освободился от участия в войне, которой страшно боялся.

Я отправился с Д. в банк и предъявил свои бумаги. Все оказалось в порядке, и деньги могли быть немедленно выданы. Мне представлялось, что я получу изрядное количество кредитных билетов, которые займут не так уже много места. Все же, по совету Д., я купил хороший кожаный чемодан небольших размеров. Я и в мыслях не имел, что он будет почти полон деньгами. Но каково же было мое удивление, когда в банке меня подвели к огромным медным весам и на них начали отвешивать груды золотых монет фунтового достоинства, а затем пересыпать в маленькие парусиновые мешочки. Таким способом отмеривание восьми тысяч фунтов окончилось быстро, и мне оставалось их принять.

Однако я с большим недоверием отнесся к такому способу подсчета денег. Как Д. ни доказывал мне, что он безошибочен, но я все же счел необходимым проверить несколько мешочков: сумма каждого была, разумеется, совершенно правильной. Банковские чиновники почтительно улыбались, видя мои сомнения, и выражали полную готовность присутствовать при проверке их всех. Вот эта‑то их готовность мне и показалась лучшим доказательством того, что меня не обманывают, и я удовольствовался уже произведенной проверкой на выбор.

Мешочки, уложенные мною в чемодан, совершенно заполнили его. Чемодан оказался таким тяжелым, что я еле‑еле мог его поднять, и при этом он чрезвычайно подозрительно прогибался и отвисал. Нечего сказать, приятное предстояло путешествие с этаким багажом! На ночь я не решился деньги взять в гостиницу, и банк любезно предложил сохранить чемодан в своем сейфе.

На следующий день, как только пришел пароход, я пошел в банк с рассыльным из консульства, который перенес чемодан в мою каюту. Заперев ее на ключ, весьма довольный успешно исполненным поручением, я вышел на верхнюю палубу. Когда до отхода парохода оставалось всего несколько минут, вдруг прибежал служащий из консульства и передал телеграмму. Она была от командира, и в ней он сообщал, что получил срочное предписание выйти на присоединение к эскадре, а мне приказывал ехать в Джибути и получить у консула пакет с распоряжениями, что делать дальше. Это известие меня сильно взволновало: я оказался брошенным с чемоданом, полным золота, и без надежды догнать свой корабль. Немножко успокоившись, я стал обдумывать положение. Меня не покидала все‑таки надежда, что, может быть, командир и не сразу уйдет из Джибути и я еще застану «Иртыш».

Пароход наш был по тому времени хотя и не очень новый, но все же достаточно комфортабельный. Я‑то вообще первый раз в жизни шел на пассажирском пароходе, и меня все привлекало. Пассажиров оказалось немного, и среди них несколько французских офицеров колониальных войск, возвращающихся со своими семействами из отпуска.

Салон, в котором собирались для еды, имел восемь довольно больших столов. Кормили, как на всех французских пароходах, прекрасно. За столом меня посадили рядом с одним господином, крупным немецким коммерсантом по фамилии Нагель. Он ехал для закупки партий каучука на Мадагаскар и оказался милым и увлекательным собеседником, так что с ним приятно было проводить время. Узнав, что я русский, он мною особенно заинтересовался и все расспрашивал о России. На своем веку ему удалось объездить почти весь земной шар, но в России он еще не бывал. Его также интересовала война, и он выражал полную симпатию русским и уверенность, что они победят. Он не скрывал, что в Европе не очень‑то склонны допустить усиление России на Дальнем Востоке, и потому, в особенности Англия, наверное, приложат все старания, чтобы не дать России там утвердиться.

Тогда я мало разбирался в политике, и оттого такая враждебность к России со стороны других европейских государств меня поразила, но я высказывал полное убеждение, что мы все же окажемся победителями. Я горячо доказывал своему собеседнику, что никакие неудачи не могут помешать довести войну до победного конца.

Вообще же мы с ним войной и политикой не слишком увлекались, и наши разговоры больше касались его бесконечных путешествий по Южной Африке, Америке и Австралии. Меня зависть брала, слушая его рассказы: еще бы, столько путешествовать, видеть все самое интересное – это ли не жизнь. Мы с ним так сдружились, что под конец плавания он стал меня убеждать бросить флот и поступить на службу в его фирму, чтобы всюду разъезжать. Как ни заманчиво было это предложение, но, конечно, я сейчас же отказался, так как одна мысль – снять морской мундир, который мне был так дорог, показалась чудовищной.

Путешествие проходило незаметно: утром все вставали сравнительно поздно, пользуясь обычаем французов подавать утренний кофе в каюту. Приятно не спеша пить огромную чашку вкусного кофе с поджаренными сухариками, лежа в койке и нежась под пока еще прохладными струями воздуха, идущими из открытого иллюминатора. Впрочем, рано вставать было бы нелегко, так как из‑за утомительной жары мы днем валялись в плетеных креслах и только вечером оживали и потому поздно шли спать. Первый день перехода стояла чудная погода и пароход не шелохнулся, на второй же ветер засвежел и началась легкая качка. Это сейчас же отразилось на аппетитах некоторых пассажиров, и в кают‑компании много место пустовало.

Как ни приятен был переход, но меня все время беспокоила мысль о чемодане, и я нет‑нет да и забегал в каюту его проведать. Быстро прошли эти три дня, и мы вошли на рейд Джибути. Увы, мои надежды, что, может быть, «Иртыш» задержался, не оправдались: ни одного корабля не было видно. Как только пароход встал на якорь, к нему подошел катер агента пароходного общества, который в то же время исполнял обязанности русского вице‑консула. Он мне любезно передал письмо от командира и предложил для съезда на берег свой катер, чем я охотно и воспользовался.

Прочитав письмо, я узнал, что, во‑первых, обязан расплатиться со всеми поставщиками, которым «Иртыш» остался должен и которые уже предупреждены об этом. После этого на очередном пароходе я должен был отправиться в Сайгон и там явиться командиру крейсера «Диана». Такого приказания я никак не ожидал, и меня удручала мысль, что не могу попасть на свой корабль и что придется с золотом путешествовать через весь Индийский океан. Но делать было нечего, и я, съехав на берег, водворился в единственной приличной гостинице Джибути. Эта гостиница была приспособлена для тропического климата: вместо оконных рам имелись ставни с жалюзи, и двери были без замков. Таким образом, когда я выходил из комнаты, золото оставалось на произвол судьбы. Такое положение меня очень беспокоило. Далеко не все население Джибути внушало мне доверие, и положение мое было, без сомнения, не из легких. Мне пришлось провести пренеприятную ночь. Утром, захватив чемодан, я поехал к консулу с твердым намерением оставить ему деньги на хранение.

Там я прежде всего справился, когда идет пароход в Сайгон; оказалось – только через две недели. Тогда я стал просить консула принять чемодан на сохранение. Узнав, какая у меня сумма, он замахал руками и заявил, что ни за что не возьмет на себя такой ответственности, и стал доказывать, что хранить деньги опасно, так как у него всего лишь простой железный шкаф, а охрана состоит из двух стражников. На это я возразил, что у меня и того нет и если он считается русским консулом, то обязан содействовать офицеру, выполняющему казенное поручение. Но это на него не подействовало, и он продолжал махать руками и утверждать, что не виноват, что я попал в такое трудное положение, и потому не желает рисковать чужими деньгами, а может быть, и своею жизнью.