Что за чертовщина?

Я умылся, за неимением расчески пригладил волосы влажной ладонью и кое-как очистил от пыли штаны, но отражение в треснутом зеркале по-прежнему вызывало обеспокоенность душевным здоровьем его обладателя.

Дело было не в залитой кровью сорочке, дело было в глазах.

Я повидал немало тронутых, у всех в глазах словно застыло само время.

Застыло, заледенело, покрылось коркой инея.

Умерло.

Вот и в моих…

Тряхнув головой, я сбросил наваждение, и тут в приоткрывшуюся дверь кто-то осторожно произнес:

— Господин…

Я повернулся к замявшемуся медику и представился:

— Специальный комиссар Грай.

— Комиссар, вам нужна помощь?

— Нет, благодарю, — отказался я, покинул уборную и спросил: — Что с моим коллегой?

— Без сознания. Острое отравление Вечностью, подозрения на сотрясение мозга и перелом ребра.

— Но в целом ничего серьезного?

Медик выразительно глянул на мою простреленную в трех местах и залитую кровью сорочку и кивнул:

— В целом — ничего. — Двое дюжих санитаров протащили мимо нас носилки с детективом, врач предупредил: — Везем в больницу Святой Катерины, вещи остались у дежурного, — и поспешил за пациентом.

Я заметил мелькнувшую среди толпы зевак форменную тужурку и, не обращая внимания на удивленные взгляды, отправился забирать пожитки напарника. Связку ключей, бумажник, значок и записную книжку рассовал по карманам, табельный револьвер убрал в свисавший с плеча подсумок, а трофейный карабин попросту повесил на плечо. Так и двинулся на выход.

Люди от меня просто шарахались, но мне было плевать. Пока поднимался по лестнице, в голове с каждой ступенью нарастала пульсирующая боль, да и в вестибюле легче не стало. Мысли путались, ноги налились ватной слабостью, поэтому на улицу вывалился, едва не теряя сознание.

А там — дождь. Холодный, противный, мелкий дождь вперемешку с мокрым снегом.

Просто благодать…

Какое-то время я стоял, слепо пялясь в затянутое облаками небо, и лишь когда требовательно рявкнул автомобильный клаксон, вытер лицо и зашагал к служебному автомобилю, остановившемуся неподалеку. Закинул карабин на заднее сиденье к плащу и пиджаку, сам уселся рядом с водителем, скомандовал:

— В управление, — и без сил откинулся на спинку сиденья.

— А детектив? — удивился парень, заводя движок.

— Здоровье поправляет, — ответил я и моргнул. Просто закрыл и сразу открыл глаза, но за это время мы каким-то неведомым образом успели домчаться до управления.

— Комиссар? — озадаченно повернулся ко мне водитель.

Я отмахнулся, выбрался под дождь и потер пальцем бурое пятно на груди. Кровь давно засохла, палец остался чистым. Тогда накинул поверх сорочки плащ, прихватил карабин с пиджаком и прошел в вестибюль полицейского управления. Подниматься по лестнице на седьмой этаж не было сил, но, к счастью, толкаться в лифте с коллегами не пришлось — субботним вечером на службе находился лишь персонал дежурной части.

В кабинете я отложил двуствольный карабин на стол, расправил пиджак и повесил его на спинку кресла, затем убрал плащ на вешалку и проверил, не перепачкана ли его подкладка кровью, будто сейчас это имело хоть какое-то значение. Затем достал из подсумка револьвер напарника и убрал его в верхний ящик выделенного детективу стола, туда же скинул прочую мелочевку, а свои безнадежно испорченные галстук и сорочку с раздражением выбросил в мусорную корзину.

Подошел к зеркалу, полюбовался на три растекшихся на половину груди багряно-синих пятна. Малейшее прикосновение к ранам отдавалось острой болью, но уж лучше так, чем заехать в крематорий с пулей в потрохах.

Резко задергалась ручка входной двери, Ян Навин прокричал из коридора:

— Виктор! Открой немедленно!

Я достал из шкафа свежую сорочку, натянул ее и без особой спешки отпер замок.

— Где тебя черти носят? — раздраженно рявкнул Навин.

— Привожу себя в порядок, — ответил я, спокойно застегивая пуговицы. — А что?

— Капитан вызывает!

— Ну так иди. Ты дивизионный комиссар или я?

— Капитан вызывает нас обоих, — недобро глянул на меня Ян и потребовал отчета: — Что с убийством Шарлотты Ли?

— А что с оперным театром? — спросил я, заправляя сорочку в брюки.

— К шефу. Немедленно.

Я снял повешенный на спинку кресла пиджак, вышел в коридор и уже там повторил свой вопрос:

— Так что с оперным театром?

— Ничего, — отмахнулся Ян. — Ничего хорошего, — поправил он сам себя и поспешил к лестнице, раздраженно помахивая затянутой в замшевую перчатку ладонью.

— В смысле? — забеспокоился я, нагнал его и зашагал рядом. — Вы отыскали проход в подземный зал?

Навин только передернул плечами и скрылся в кабинете капитана, оставив дверь открытой.

И только тут я озадачился вопросом: а что, собственно, шеф делает на службе субботним вечером? Нет, в самом деле — что?

Гадать не стал и переступил через порог, заранее готовясь к проявлениям начальственного гнева. И они не заставили себя долго ждать.

— Какого черта, Виктор? — прорычал капитан, сейчас более чем когда-либо походивший на разъяренного моржа. — Какого черта ты полез в оперный театр?

— Вы нашли подземный зал? — ответил я вопросом на вопрос.

— Отвечай немедленно! — рявкнул шеф.

Я глубоко вздохнул, заставил себя успокоиться и доложил, намеренно не став углубляться в детали:

— В ходе расследования…

— «Бойня в подземке»! — фыркнул капитан и с раздражением швырнул в мусорное ведро номер «Вечернего экспресса».

— В ходе расследования мы вышли на сотрудника сыскного агентства Лазаря Гота и заподозрили, что он не был случайной жертвой, а по какой-то причине заставил спуститься в подземку человека с непереносимостью Вечности. Нам удалось восстановить его путь, что и привело нас в оперный театр.

— Зачем ты туда полез? — напрямую спросил Ян Навин.

— Уловил отголоски безвременья, — ответил я и глазом не моргнув. — Согласно протоколу, в подобных случаях…

— Неплохой аргумент, — хмыкнул капитан, сменяя гнев на милость. — Да, очень даже неплохой. В ходе расследования… массовое убийство… безвременье… — И он вдруг со всей силы хлопнул по столу своей лапищей. — Им придется это съесть!

— Что стряслось в оперном театре?! — не выдержал я.

— Был взрыв в подвале, это привело к повреждению несущих конструкций, — пояснил Ян Навин. — Ремонт теперь… несколько затянется.