этом даже президенту университета! Если бы что-то пошло не так, он мог бы отравить или взорвать весь город.

– Да, но…

– Нет, Роберт, никаких «но». Разве вы рассказали миру о том, как Эдвард Теллер в 1942 году, на первом собрании ваших светил, сказал, что взрыв атомной бомбы может поджечь всю атмосферу? Или осведомили мир о том, как Ферми перед испытанием «Тринити» принимал ставки: случится это или нет? Уничтожим мы только Нью-Мексико или всю планету? Губернатор Нью-Мексико узнал об испытании перед самым взрывом, и то потому, что я лично сказал ему о нем, а вице-президент понятия не имел о нашей работе до тех пор, пока не сменил ФДР.

– Я встречался с Трумэном, – сказал Оппи. – Он не… не одаренный человек.

– Что ж, вы определенно не являетесь авторитетом для него, – сказал Гровз, – как раз после этой вашей встречи. Вы, может быть, не догадываетесь, а я знаю точно. Насколько мне известно, вы сказали, что у вас руки в крови. Так вот, на случай, если до вас это еще не дошло: вы не добились того результата, на который рассчитывали.

Оппи совсем замерз у открытого окна. Он с силой потянул скрипучую раму вниз и вернулся на свой долго пустовавший стул. Раби повернулся вместе со своим стулом, чтобы опять сидеть лицом к генералу. Гровз вскинул брови; Оппи заподозрил его в мысли о том, что это почти то же самое, что поставить ученых по стойке «смирно».

– На разработку атомной бомбы мы потратили два миллиарда долларов, – сказал Гровз. – Два миллиарда. А вы, доктор Раби, и ваши сотрудники в МТИ потратили полтора миллиарда на радиолокацию, и эта работа практически столь же секретна. Такое финансирование стало возможным лишь потому, что проекты не проходили через палату представителей или сенат. Я могу двигать горами до тех пор, пока остаюсь вне поля зрения комитетов конгресса, сенатских дебатов и, самое главное, изменчивой публики. Скажи избирателям, что тратишь даже не миллиарды, а миллионы на что угодно, и они начнут рыдать, что эти деньги следовало употребить на искоренение нищеты, или строительство новых автострад, или на симфонические оркестры или на бог знает что, пришедшее им в головы.

Гровз поднялся со своего мягкого трона, заставив Оппенгеймера и Раби смотреть на него снизу вверх.

– Послушайте меня внимательно, джентльмены: я уже открывал Роберту беспрепятственный доступ к самым тугим денежным мешкам мира и могу это сделать снова – но лишь в том случае, если вся работа будет идти за плотно закрытыми дверями. Согласны?

Оппенгеймер взглянул на Раби. Тот нахмурился.

– Да, черт возьми, – сказал Оппи. – Согласен.

– Ладно, – сказал Раби, глядя снизу вверх на Гровза. – Ладно. – Оппи видел, как взгляд его друга поднимался все выше над головой генерала. – Да смилуется Господь над нашими душами.

Глава 29

Прямым результатом работы Оппенгеймера является наше теперешнее знание о том, что черные дыры играли и продолжают играть решающую роль в эволюции вселенной. После этого открытия он прожил двадцать семь лет, и за это время никогда не говорил о нем и никогда не возвращался к работе над ним. Несколько раз я спрашивал его, почему он забросил это направление. Он никогда не отвечал на мой вопрос, но всегда переводил разговор на какую-нибудь другую тему.

Фримен Дайсон

У Оппенгеймера был опыт общения со вздорными детьми: Питеру сравнялось пять с половиной лет, а Тони – тринадцать месяцев. Но, помилуй бог, Лесли Гровзу было пятьдесят, а Лео Силарду в феврале должно было исполниться сорок девять. Оппи в свои сорок два года был намного моложе их обоих и совершенно не желал выступать в роли родителя и служить посредником между генералом и гением, солдатом и ученым, милитаристом и «марсианином». К тому же, невзирая на то, что почти все его общение с Силардом представляло собой сплошной конфликт, он был уверен, что Лео с его проницательностью и изобретательностью необходим им почти так же, как и Гровз.

Теллер однажды сказал Оппи, что по-венгерски слово szilárd означает «твердый, крепкий», да и Гровз в соответствии со своей фамилией был несгибаем, как связка древесных стволов. Эти двое не выносили друг дуга, как протоны, так и норовящие разорвать ядро на части, и – Принцип Паули! – похоже, не могли находиться одновременно в одном и том же месте.

Если бы Гровз любил выпить, а Силард был пообщительнее, можно было бы пригласить обоих в Олден-Мэнор, напоить и попытаться подружить их на почве, скажем, любви к сдобным десертам. В конце концов, как однажды Оппи сказал жене, если бы он искренне верил, что способен помочь России и Соединенным Штатам с общим населением в 238 миллионов человек прийти к единому мнению о контроле над вооружениями, то, несомненно, взялся бы и за посредническую миссию ради заключения мира всего лишь между двумя вздорными мужчинами.

Но всякие мысли о тщательно срежиссированном акте сближения испарились, когда Гровз, Оппи и Николс в конце концов покинули временный кабинет Оппи – и, конечно же, почти сразу же они встретились в коридоре первого этажа Фулд-холла не с кем иным, как Лео Силардом в расстегнутой зимней куртке, из-под которой виднелся костюм-тройка.

– Благий боже… – пробормотал Гровз.

– Не совсем, – отозвался Силард, не замедлив шаг.

Исидор Раби уехал в Нью-Йорк уже час назад, а Гровз и Оппенгеймер остались утрясать финансовые вопросы.

– Лео, что вы тут делаете? – спросил Оппи.

Силард ткнул толстым пальцем в другой конец коридора, где находился кабинет фон Неймана.

– Приехал к Янчи. У меня появились кое-какие идеи насчет его вычислительной машины.

В этот момент дверь с номером 113 открылась, и в коридор вышел секретарь фон Неймана.

– О, доктор Силард! Вас ждали немного позже. Профессор в подвале. Вы знаете дорогу?

– Да, благодарю вас. – Лео шагнул в сторону, но все же не удержался от шпильки, обвернулся и посмотрел в лицо генералу Гровзу, который теперь тоже надел свою зимнюю куртку. – Итак, – сказал он, оглядев генерала с головы до ног, – вы добились всего, к чему стремились.

– Мы добились мира, – просто ответил генерал.

– Временного.

– Никто не может желать большего.

– Вы так думаете? При наличии всемирного правительства мир может стать вечным.

Оппи настороженно рассматривал обоих собеседников, вернее, противников – мангусту и кобру, – каждый из которых мог убить другого.

– Вы мечтатель, – презрительно бросил Гровз.

– Я предпочитаю мои мечты ядерным кошмарам. Вы, вояки…

– Лео… – укоризненно вставил Оппи.

– …видите все крайне упрощенно. Если бы вы и вам подобные смогли…

– Хватит! – рявкнул Гровз так, будто командовал перед строем. Силард умолк и уставился на генерала. – Это мы, «вояки», принесли миру мир. И